Иван III - государь всея Руси (Книги первая, вторая, третья)
Шрифт:
Княжич Иван с Илейкой и Федором Васильевичем решили подождать Ивана Димитриевича у моста.
Воевода так разгорячился боем, что далеко от них отбился в толпе и теперь, видно, ищет их.
— Задор к боям у Иван Димитривича неуимчив, — смеясь, сказал Курицын. — Подождем его тут малость. Сей часец придет, боле ему нечем тешиться…
— А у меня нет задора на то, — сказал княжич. — Задор же у меня знать всякое художество и умные хитрости разные…
Курицын посмотрел одобрительно на княжича и молвил:
— Любо
— А скажи, Федор Василич, — обратился к нему с живостью и любопытством Иван, — скажи, как по-фряжски рождество Христово?
— Не похоже на наше, — ответил Федор Васильевич, — «иль натале». Вот пасха — похоже. По-ихнему будет «паска». В одной токмо буквице разница.
— А река как?
— «Уна ривьера».
— А снег?
— «Ля нэве».
— А вот мост?
— «Ун понтэ». Глянь, глянь, княже, — смеясь, воскликнул вдруг Курицын, — дядька-то твой, старый греховодник, какую собе ягодку нашел!..
Иван оглянулся и увидел, что Илейка весело болтает с красивой молодой женщиной. Она смеется, показывая белые зубы, и ласково взглядывает на старика, а тот помолодел словно, весь распрямился, и глаза блестят, и весь другой, будто десяток лет с него слетело.
— Ловок, ловок, старина, — подходя к мосту и подмигивая, добавил Иван Димитриевич, — пришил собе к рукаву женку!
Воевода подошел к бабе вплотную и, сверкнув глазами, воскликнул:
— Ишь, какая гладкая, не ущипнешь!
Баба резко оттолкнула от себя Ивана Димитриевича.
— А ты языком болтай, — сказала она, сердито хмуря брови, — а рукам воли не давай! Много вас тут, кобелей, найдется.
— Басенькая ты моя, — вступился Илейка и сказал это нараспев, да так ласково и нежно, словно обнял сладостно всю ее. — Пошто серчать-то, краса моя? К гладкой девке репей не прицепится, ми-илая.
Дрогнули ресницы у бабы, поглядела она долгим взглядом на Илейку, расправила сдвинутые брови и, радостно как-то улыбнувшись, пошла дальше.
— А любят, видать, тя девки да бабы, — сказал Иван Димитриевич, — ишь, как улестить да уласкать можешь.
— Кто богу да государю не грешен! — молвил Илейка. — Я, как скоморохи бают, «деревенщина Ермил, да посадским девкам мил». Стар вот уж ныне стал, а что греха таить, все еще баб люблю, хошь и не всяких. Хуже той нет, что похожа на курицу, которая токмо в навозе и копается. Налетит на нее петух, а ей что? Встряхнется, будто ништо и не было, и опять так же в навозе зернышки ищет. А петух дурак, около нее надсаживается, кругом ходит, крылом землю чертит, и ворчит по-особому и «кукареку» кричит. А ей что?
Знай, червяков да зерна по-прежнему клюет. Я люблю бабу ласковую, с толком. Такая баба-то твою ласку весь день в собе носит и оттого еще милей сердцу…
Илейка взглянул на княжича и, улыбнувшись, добавил:
— Тобе, Иване, сие пока без надобности. Ты, хоша и разумен,
Глава 15. Соправитель
Пасха в этот год ранняя. Великий пост начался с третьего февраля.
Хотя и пригревает порой на солнышке, все же студеные дни и морозы не миновали, и княжич Иван и Федор носятся иногда целыми часами по твердому еще льду на коньках или далеко бегают на лыжах по крупнозернистому насту.
Сдружились они к этому времени и постоянно беседуют обо всем, что только приходит Ивану на мысли. Легко и весело княжичу с молодым подьячим. Ровней себе он чувствует Федора, хоть и старше тот и знает всего много больше других, да ничем не стесняет Ивана, как владыки, бояре и воеводы. Для тех он мальчик, а для Федора — товарищ.
Живет теперь княжич постоянно у наместника, а у владыки Авраамия бывает изредка, когда тот приглашает его к себе. Да к владыке он ходит не один, а с Федором вместе. Так, последний раз шестого февраля, когда были получены вести, что Василий Васильевич стал в Костроме со многою силой, владыка позвал к себе Ивана вместе с Федором.
По случаю великого поста отец Авраамий угощал их только киселем овсяным с медовой сытой да сладким взваром, вареным на пиве с изюмом и рисом.
— Вкушайте, вкушайте, — ласково потчевал их владыка, но сам постничал и ничего не ел, так как была среда, а только прихлебывал мед из своей чарки.
— Разреши спросить тя, владыко, ежели в сем тайны нету, — сказал почтительно Курицын, — куда и пошто отъезжаешь ты?
— По делам церковным, — молвил Авраамий и, обратясь к Ивану, добавил: — Доброхота твоего, княже, архиепископа Иону поставлять хотим на митрополию всея Руси, не ждя того от Цареграда, зане церковь грецкая осквернилась унией…
— К чести и славе сие, — радостно воскликнул Курицын, — и церкви нашей и государя нашего!
— Аминь, — улыбаясь, сказал Авраамий. — Истинно, дети мои, велико сие будет деяние. Будет у нас свой, вольной митрополит московской и всея Руси.
— А потом и вольной государь московской и всея Руси, — добавил Курицын. — Еще родитель мой сие держал в мыслях…
Княжич Иван радостно рассмеялся и молвил:
— Сказывал мне думы свои владыка Иона в Ростове еще. Яз даже во сне видал отца государем московским…
— Помни, княже, — горячо заговорил Авраамий, — два сии древа великие: церковь и царство — оба на одной земле растут. Корни же и мощь их сироты наиглавно питают…
Владыка помолчал и добавил:
— Помни и то, княже, государь наш все для церкви православной изделал, что мог. И церковь его блюдет и хранит, как сына истинной веры и благочестия. С митрополитов Петра и Алексия так идет, и впредь так будет.