Иван III - государь всея Руси (Книги первая, вторая, третья)
Шрифт:
Иван судорожно сжал в руках поводья, но спокойно молвил:
— Спасибо, отче. Прощай. Еду.
Не оглядываясь, он стал осторожно спускаться по крутому склону к Москве-реке.
Дома, после радостных объятий и лобзаний с матерью, братьями и гостями, Иван огляделся и заметил много перемен.
Марьюшка, которой пошел уж одиннадцатый год, вытянулась вся тоненькой жердочкой и совсем была не похожа на прежнюю маленькую девочку с оттопыренными пухлыми губками. Угловатая и длинноногая, она теперь не нравилась ему. Раньше
Целуя свою невесту, Иван испытал такое же ощущение, как и от поцелуев отца и матери. Вспомнив об Агафьюшке, потемнел он лицом и, под предлогом усталости, пошел в покои свои вместе с Илейкой. На пороге обернулся и спросил:
— А бабунька где?
— В инокинях она ныне, — ответила Марья Ярославна. — Отдохнешь с пути, зайди к ней в Вознесенскую обитель…
Иван поклонился всем и молча пошел к себе, мельком заметив любопытный и тревожный взгляд следившей за ним Марьюшки. Казалось, она не узнавала его, так сильно теперь возмужавшего, и боялась. С неменьшим удивлением встретили Ивана Борис Александрович и княгиня его, Настасья Андреевна.
— Ну и возрастил его господь, — проговорил задумчиво Борис Александрович, — совсем мужик уж.
— А Марьюшка-то дите все еще, — жалобно отозвалась Настасья Андреевна и, взяв за руки Марью Ярославну, молвила: — Уговор-то свой мы с тобой ускорили, а она все едино еще не поспела для него… Како же быти? Мыслю яз, обвенчать-то мы их обвенчаем, а пусть она еще без него поживет…
— Истинно, — согласилась Марья Ярославна, — токмо после свадьбы-то нельзя отпустить ее к вам в Тверь. Сама ведаешь, срамно то будет: отсылку сию по обычаю инако разуметь будут…
— Не годится сие, — согласился и Борис Александрович, — не можем иттить мы против установленного от бога и от всех людей…
Настасья Андреевна, больная совсем, с желтым отекшим лицом и распухшая вся, задрожала дебелыми плечами и заплакала.
— Значит, не дожить мне и до свадьбы моей доченьки, на то яз и сроки ускорила, дабы благословить ее, сердешную.
Марьюшка, забившись в угол, смотрела большими тревожными глазами поочередно на всех, и делалось ей страшно.
— А знаешь, Настасья Андреевна, — вдруг улыбнувшись, молвила Марья Ярославна, — яз так вот решила. После пированья увезет молодую-то к собе в обитель старая государыня. Будет с ней жить Марьюшка до поры до времени. Иван же ходить туды будет, к бабке своей, и молодые-то привыкнут мало-помалу друг к другу…
Обрадовалась Настасья Андреевна, обнимать, целовать стала Марью Ярославну с любовью великой.
— Благослови тя господь, — говорила она, — умница ты, золотая моя сватьюшка! Сердце мое от камени ослободила, душеньку мне ясным солнцем осветила…
Разгладились морщины и на лице князя тверского. Отяжелел Борис Александрович, и в пятьдесят три года седина у него уж в бороде и волосах
Только по-прежнему сидит одна в уголке девочка, тонкая, как жердочка, мигает глазами тревожными, стараясь незаметно слезы смахнуть с пушистых ресниц…
Как только Иван вошел в свои покои, к нему прибежал Данилка, ныне Данила Константинович, помощник княжого дворецкого, почти полностью заменивший стареющего отца.
Только члены семьи великого князя звали его по-прежнему — Данилушкой.
Огляделся Данилка кругом и, не видя возле государя никого, кроме Илейки, бросился к Ивану, воскликнув:
— Иванушка, государь мой!..
Он схватил протянутую ему руку и поцеловал трижды.
Иван освободил свою руку и, указав на скамью рядом, молвил:
— Садись, Данилка. Сказывай, как живешь? Гляжу, старше ты стал: усы-то куда больше моих и борода уж есть. У меня же токмо щеки обросли шерстью какой-то.
— Да ведь мне, Иванушка, восемнадцатый год, — улыбнулся Данилка и добавил: — Три недели уж, как меня оженили. Отцу вот помогаю. Государыня Софья Витовтовна службу сию мне приказала, когда уходила в обитель…
— На ком женили-то?
— Да на Лушке, молодшей сестре Дуняхи. Лет шестнадцать ей, Лушке-то…
— Ну и как? — спросил Иван.
Данилка вспыхнул и смутился.
— Живем, государь, — проговорил он, опуская глаза, — ладно живем. А что раньше-то я тобе про женитьбу баил, забудь ты ныне, — то сквернота одна у меня в мыслях была. Лушка-то вельми хороша, строга и честна…
Он еще что-то хотел дополнить, но, видимо, язык не поворачивался, чтобы тайны семейные выдавать, и он воскликнул только радостно:
— Ох, и дружно живем, государь! Дай бог всякому…
Иван смотрел молча несколько мгновений на счастливое лицо Данилки и, вдруг вздохнув, тихо спросил:
— А любил ты ее ране-то?
— Помог господь, — весь сияя, сказал Данилка. — На той, что по душе была, на ней и женили. Ей я тоже хотенным был. Говорит все ныне мне: господь-де ее молитвы услышал…
Данилка рассмеялся тихим довольным смехом.
Иван протянул руку другу своего детства и ласково, от души сказал:
— Ну дай бог, Данилушка, навек тобе сие счастье.
Когда Данилка целовал опять ему руку, потемнел уж лицом Иван и спросил вполголоса:
— А как Дарьюшка?
— Худо, — печально ответил Данилка, — постыл муж ей. Плачет она все, убивается невесть о чем…
Губы дрогнули у Ивана, и сказал он совсем тихо и грустно:
— Поведай ей, что помню яз ее. Помню…
Иван отвернулся от Данилки, обратясь к Илейке, произнес громко:
— Илейка, к бабке в обитель поедем, коней приготовь и другую одежду. Дорожное-то яз все сыму, оболокусь во все московское…
Илейка вышел, Иван быстро схватил Данилу за руки и, притянув к себе, сказал ему на ухо: