Иван III - государь всея Руси (Книги первая, вторая, третья)
Шрифт:
— Биться с ними будешь? — прошептала она.
Радость охватила Ивана от тревоги и страха ее. Крепко сжал он беспомощно и жалостно протянутые к нему руки Марьюшки и привлек ее к себе.
Несколько, казалось, долгих и в то же время кратких мгновений смотрел он в ее голубые глаза и ласково молвил:
— Не бойся, Марьюшка…
— Иване, — раздался веселый голос Юрия, — иду в покои к тобе, и Степан Димитрич со мной.
— Ну, прощай, Марьюшка, — торопливо сказал Иван и, поцеловав в губы, добавил нежно: — Не тревожь собе сердце. Бог нам поможет…
Марьюшка уронила обессилевшие вдруг руки, но, когда
— Стой, стой, Иване, — заговорила она быстро и взволнованно. — Яз благословлю тя, как матушка моя отца благословляла на походы…
Она перекрестилась сама, потом истово перекрестила Ивана и отошла от него молча и степенно, в сознании исполненного долга.
Вечерело. Жаркий весенний день медленно остывал, сильней золотились края небес, и бока высоких, нагроможденных друг на друга облаков чуть-чуть розовели. Тени становились длиннее и гуще. Тень от башенки-смотрильни, ломаясь на покатых крышах и на перилах гульбищ, заметно для глаза тянулась и сдвигалась куда-то в сторону.
Марьюшка и свекровь ее, Марья Ярославна, стояли в тени башенки на самых высоких гульбищах и, опираясь на перила, жадно глядели на дорогу к Серпухову.
Там, подымая облака пыли, шли на рысях конные полки самого великого князя. Ехал он в колымаге, окруженный своими воеводами дворскими.
Марья Ярославна обняла за плечи Марьюшку и заговорила печально и ласково:
— Такова-то доля наша, милая доченька. Сперва сыночки ушли, может, на смертушку, а вот и отец их туда же…
Марьюшка взглянула быстро на смолкшую вдруг Марью Ярославну и почувствовала, как теплая тяжелая капля упала ей на руку и скользнула на перила.
— Матушка! — воскликнула она, судорожно обнимая Марью Ярославну. — Ведь и мой-то Иванушка там и государь-батюшка…
Обнялись обе и заплакали. Долго молчали они, и вот чуть печально и нежно усмехнулась Марья Ярославна.
— Любишь ты сыночка-то моего? — спросила она.
Марьюшка вспыхнула вся и, пряча лицо на груди свекрови, молвила вполголоса:
— Как в небе солнышко люблю…
Потом, крепче прижавшись к свекрови, поцеловала ее около самого уха и зашептала:
— Ночь всю проплакала… Токмо ране-то благословила его на прощанье.
Когда отъезжал он, в сенцах мы виделись…
И много рассказывала она матушке, волнуясь, смеясь и плача, а свекровь все ласковей и ласковей перебирала ей волосы. Чуть улыбаясь, слушала она с нежной печалью, что и сама переживала когда-то, и словно молодость свою видела сызнова.
Уж зарозовело с полнеба на западе, и темнее восток, и пыль давно улеглась на дороге, что идет к Оке-реке, где вороги злые опустошают города и села, грабят, жгут и в полон берут.
Отстранив от себя немного Марьюшку, поглядела Марья Ярославна в лицо взволнованной девочки, крепко поцеловала и, совсем как родная матушка, сказала:
— Пора нам, доченька, вниз идти, деток кормить и самим ужинать…
На пятый день после отъезда, под самое утро, когда в хоромах все еще спали, вернулись в Москву оба великих князя и Юрий. Шумом и суматохой среди тьмы ночной наполнились вдруг княжии хоромы. Торопясь и трясясь от страха, оделись наскоро княгини и вместе со всеми дворскими слугами побежали в переднюю навстречу вернувшимся.
Иван, увидя испуганных женщин, крикнул:
— Да
— Сам Салтан-царевич еле в Поле убег! — звонко и весело воскликнул Василий Васильевич. — Басёнок-то все отбил у поганых: и полон, и животы, и всяко именье, что они награбили.
Василий Васильевич оживленно рассказывал, как все было, но Иван не вникал в разговоры, а, глаз не отводя, любовался юной своей супругой. Еще входя в переднюю, он при зажженных свечах увидел радостно сияющее лицо Марьюшки. Взглянув на Ивана, сразу забыла она все тревоги и горести, только слезы еще блестели на ее ресницах. В волнении она то протягивала издали руки к Ивану, то опускала их, делая странные движения, и повторяла вполголоса одно и то же:
— Иванушка! Иванушка…
Сам не замечая того, Иван быстро подошел к Марьюшке и впервые при всех обнял ее и поцеловал в уста. Она замерла на груди его, а он, стиснув ей ладонями виски и жадно смотря в дорогое личико, воскликнул:
— Радость ты моя, желанная!..
Марьюшка как-то сразу совсем успокоилась и, прислонившись щекой к плечу Ивана, улыбалась ясно-ясно, совсем детской улыбкой.
— А мы с матушкой, — громко зашептала она, — обе по ночам плакали и пред кивотом молились, как ко сну отходить. Ниц пред иконами лежали… Вот и вымолили. Все вы живы-здравы вернулись.
Иван смотрел в ее прозрачные голубые глаза, и казалось ему, будто странные птицы летят к нему из его рано отжитого детства и опять поют ему забытые песни, навевают крылами дивные, сладостные сказки…
Глава 2. У Новгорода Великого
После разгрома войска царевича Салтана, Седи-Ахматова сына, поход ратный на Новгород решен был обоими государями. Великий князь Василий Васильевич отослал новгородцам грамоты с объявлением войны. Января же семнадцатого, накануне похода, беседа была у государей с боярами ближними в покоях Василия Васильевича. Разговоры вести начал Иван о набегах татарских, о войнах постоянных с ними.
— Понятны мне все обычаи татарские, — сказал он, — от скудности сии грабежом живут. Опричь коней, баранов да воинского снаряжения, у них ничего нет…
— Конем да копьем жив татарин-то, — подтвердил Василий Васильевич. — На коне он воюет, коня ест, пьет кумыс из кобыльего молока и водку из него же делает, а прочее все грабежом добывает…
— Пошто ж новгородцы воюют? — воскликнул Иван. — У них ведь все есть.
Богаче нас живут…
— Из жадности, — молвил князь Юрий Патрикеев. — Ишь, ведь куда долгие свои руки протянули. На всем Заволочье [136] дань берут: соболей и серебро из Югорской земли и Сибири, а из других мест — и соболей же, и белку, и куницу, и горностая, и птицу ловчую: белых кречетов да соколов и всякое добро. А мы им что кость поперек горла! Заглонуть-то — глотка мала, вынуть же — силы не хватает…
136
З а в о л о ч ь е — новгородские земли с поселениями по рекам Онеге, Северной Двине, Ваге, Куле, Печоре, Мезени и по их притокам.