Иван III - государь всея Руси (Книги первая, вторая, третья)
Шрифт:
— Простит! — весело откликнулся Басёнок. — А посадник вот один всех стоит да и войско-то их мы прахом развеяли…
Солнечный зимний денек. Морозцем крепко прихватывает, а снег так и сверкает кругом. Гудит, шумит на правом берегу Волхова новгородский торг — полным-полно народу от самого моста Великого, [139] от Вечевой гридницы [140] и Ярославова дворища, [141] вплоть до церкви Ивана Предтечи на Опоках и до Большой Михайловки. [142]
139
В е
140
В е ч е в а я г р и д н и ц а — строение при княжих хоромах для совещаний перед созывом веча. Созывалось вече звоном в особый вечевой колокол, висевший на башне гридницы.
141
Я р о с л а в о в о д в о р и щ е — хоромы государя, построенные новгородским князем Ярославом.
142
Б о л ь ш а я М и х а й л о в к а — слобода.
Шумит торг, кипит жизнь новгородская. Могуч, богат и красив Господин Великий Новгород. Окружен он земляным валом с глубоким рвом и башнями. За валом стоят слободы, белеют монастыри с боевыми башнями и стенами. С правой, Купецкой стороны, где торг идет, видны кремлевские стены на Владычной стороне, а из-за стен высит свои пять куполов собор св. Софии.
Примыкает к собору этому вплотную шестой купол башни, соединенной с ним крытыми переходами. Малые купола строены луковицами, а средний — большой и высокий — в виде огромного золоченого шлема. Возносит он ввысь самый большой крест, на котором насажен медный отбеленный голубь.
— Когда голубь сей слетит, — говорят в народе, — конец будет Новгороду…
Когда же это случится, никому не известно, а пока спокоен Новгород и даже Москвы не боится. С Польшей и Литвой о многом у него втайне договорено, да и войско большое, и хоть волей и неволей, а согнано куда надо: в Русу ушли конники в немецких кованых доспехах, которые ни стрелой, ни даже из пищали ручной не прошибешь.
Шумно на Торге, хоть и зима, хоть нет лодок и кораблей на замерзшей реке, и опустели все вымолы, [143] и только людно на складах Геральдова вымола, [144] что рядом с Немецким двором, [145] где хранятся товары иноземные. Но вместо кораблей и лодок тянутся обозы со всех сторон: бочки везут с салом, пушнину дорогую всякую, тюки с холстом, полотном и сукном, везут мешки с хлебом, короба с сушеной и соленой рыбой, туши бараньи. Ползут эти обозы со всяким добром через широкий деревянный мост с высокими башнями на обоих концах, въезжают на Торг, где, кроме лавок деревянных и навесов, стоят амбары каменные и бревенчатые, а рядом с Иваном Предтечей — Гостиный двор, где лежат товары всех богатых гостей. Но, кроме товаров из пятин новгородских [146] и Заволочья, товаров из Низовских земель, идут сюда обозами и товары заморские.
143
В ы м о л — речная пристань.
144
Г е р а л ь д о в в ы м о л — старинное название пристани иноземных купцов.
145
Н е м е ц к и й д в о р — старинное название Гостиного двора для иноземцев.
146
П я т и н ы н о в г о р о д с к и е — области, подчиненные Новгороду.
Вот тянутся через мост небольшие немецкие обозы с дорогими сукнами, с оловянной и стеклянной посудой, с селедкой соленой, перцем и горчицей.
Рядом с возами шагают в коротких кафтанах сами купцы немецкие с саблями на боку. Сапоги у них трубами и выше колен, а на головах шапки приплюснутые, блином лежат. Сопровождает их своя стража немецкая в латах, с копьями и ручными пищалями.
Вот едут уж они по торговой площади, подъезжают к Ивану Предтече, где стоят под навесом
Тут же, на площади, наряду с большим торгом идет торговля мелкая — в палатках, с возов и с рук. Продавцы зычно кричат, выкликая свои товары; хвалят их, отбивая покупателей у соседей. Мечутся они у своих прилавков под навесами, где разложены цветистые сукна, шелка блестящие и полотна, где поблескивает серебряная и стеклянная посуда, кольца, серьги, ручные обручи и всякие ларцы затейливые.
У возов же крику и шуму не меньше. Продают там воск, кур, гусей, меха разные, кожу выделанную, рыбу из коробов, мед из кадок и прочее. Тут же снуют и кричат сбитенщики и бабы с оладьями и гороховиками. Звенит в ушах, когда голосят они часто и тонко:
— Оладьи горячие, оладьи!..
— Гороховики, гороховики!..
А среди бабьего визга густо гудят мужики:
— Сбитень, сбитень горячий…
В кабаки же зазывать и не приходится, ибо у их крылец и так толпится народ. Почти непрестанно распахиваются двери кабака, окутываясь от мороза облаком пара, то принимая гостей, то выбрасывая вон пропившуюся голытьбу кабацкую…
Вдруг всполошилось все кругом. Забегали, засуетились люди. Видят, на взмыленных конях прискакали из Русы домой конники новгородские, оголтелые, без копий и щитов…
Бросились купцы запирать лавки, торопливо рассчитываясь с покупателями. Женки и девки бегут по домам, а у Ярославова дворища собирается густая толпа. Гости иноземные гонят изо всех сил обозы свои к складам Немецкого двора.
Вот кто-то поспешно бежит к Вечевой каменной башне, что выдается вперед четырехугольным телом своим, увенчанная вместо купола островерхой каменной шапкой.
Гулкий удар большого вечевого колокола прогудел тревожно и страшно, будто на пожар. Еще удар, и все чаще и чаще кричит и стонет медь над городом, а людской муравейник копошится, становится гуще и гуще, и не только на площадях, но и на улицах и в переулках. Бегут люди к Ярославову дворищу: и со всех концов Торговой стороны и со всех концов Владычной.
Знают уж все, какую весть принесли конники новгородские. Охают, сомлели от страха, омертвели будто, толкутся без смысла и разума, галдят, сами не зная что, и бегут на вече.
Там, на помосте деревянном со ступенями и перилами, сидят уж на скамьях богатеи новгородские в нарядных Шубах и собольих шапках — новый и старые посадники [147] и тысяцкие, [148] и все люди вящие, [149] передние и большив. Но не важны и не степенны они теперь, а кричат-шумят, то садясь, то снова вскакивая с места. Еще больше шумят и кричат у подножия помоста люди молодшие, меньшие, черные и посадские.
147
П о с а д н и к — глава новгородского правительства.
148
Т ы с я ц к и й — ведал делами черных людей и судил их.
149
В я щ и е л ю д и — знатные и богатые люди.
В страхе и тоске томясь, злом все друг против друга разгораются, а что делать, не знают. Оттого пуще все кричат и галдят, как пьяные или безумные: одни — одно, другие — другое. Никто не знает, с чего речь начать.
Наконец кто-то удумал и стал говорить, что, по его мысли, делать надобно. Смолкли было стоны и плач о гибели войска и близких своих, прекратилось ругание против богатеев, что войну с Москвой затеяли. Но слушали недолго. Снова начались споры и крики, пока не заревел кто-то зычно:
— Идти вящим всем ко владыке Евфимию! Бить челом ему, дабы шел он в Яжолбицы к государю московскому мольбы ради о прощении Новагорода.
Расступается народ на Вечевой площади, дорогу дает всем сходящим с помоста посадникам и тысяцким, боярам новгородским и гостям во главе с нынешним посадником и тысяцким.
Идут они в суровом молчании и печали по Торгу, а толпа и здесь раздается пред ними на обе стороны, давая свободный проход вящим людям.
Вот идут они уж по Великому мосту, вот перешли уж Волхов, вышли из ворот башни, что у моста, и двигаются по Владычной стороне к пятиглавой святой Софии.