Иван Сусанин
Шрифт:
Третьяк Федорович поняв, что староста от своего не отступится, решил подойти к разговору с другого боку:
— Нам с тобой, Демьян Федорович, надо бы в одной упряжке идти.
— Так я, кажись, из постромок не выбиваюсь. Аль худо службу несу?
— Сносно.
Курепа побагровел: не по душе ему пришлось это воеводское слово. «Сносно» — выходит терпимо, а коль «терпимо» — далеко не по нраву воеводе. Но не он ли, Демьян, дотошно все земские дела разбирает, не он ли должный порядок в Ростове наводит и строжайше за сбором пошлин блюдет. Обидно!
— Это
— Вот и я приглядываюсь, Демьян Фролович. И не только я. Государь новины проводит, дабы власть в одном кулаке держать.
— Это ты к чему, воевода?
— Да к тому, Демьян Фролович, что в некоторых городах великий государь повелел Земские избы упразднить, дабы всеми делами управлял воевода.
— А в других? — поперхнувшись, спросил Курепа.
— В других — на усмотрение воевод.
Лицо Курепы вытянулось, прибавилась испарина на лбу. Под самый дых ударил Третьяк! Проявишь упорство — себе будешь не рад. Воевода, коль примется грехи в земских делах искать, всегда их найдет. Грехи не пироги: пережевав, не проглотишь. Третьяк самим царем прислан. Стоит ему грамотку отписать — и прощай доходное место. Уж лучше девку Полинку потерять, чем Земскую избу.
Воевода, конечно же, приметил, как изменилось лицо Курепы. Изрядно же он его припугнул. Царь лишь в двух городах упразднил Земских старост, в Пскове да в Новгороде, где «выметал крамолу». На «усмотрение же воевод», вырвалось у Третьяка с умыслом, дабы сломать неуклонного Курепу. И умысел, кажись, удался.
— На всё твоя воля, воевода. Не хотелось мне отпускать девку, но, чую, тщетно. Выше лба уши не растут. Однако, есть и у меня просьба. Оставь у меня мастерицу недельки на четыре, заказы ей надо доделать. Жалко бросать такую работу.
— Добро, Демьян Фролович, — повеселевшим голосом произнес воевода. — Покажешь мне златошвейку?
— А чего ж не показать? За погляд денег не берут. Идем в светелку.
В светелке трудились над издельем четверо работниц. При виде своего хозяина и воеводы все встали и поклонились в пояс.
Глаза Третьяка сразу же остановились на юной девушке с пышной темно-русой косой, большими синими глазами и вишневыми пухлыми губами. Алый сарафан лишь подчеркивал ее красоту.
«И до чего ж пригожа!» — невольно пронеслось в голове воеводы, и сердце его учащено забилось.
— Здравствуй, Полинка.
— Здравствуй, воевода — смущенно потупив очи, отозвалась девушка, и щеки ее зарделись. Она еще в избе Иванки подметила мягкие, настойчивые взгляды молодого воеводы. Никто и никогда еще так не смотрел на нее, и от того ей стало не по себе. И чем чаще Сеитов поглядывал на нее, тем взволнованней становилось на ее душе. Ну, зачем же он так смотрит? Зачем?
Когда она вернулась в хоромы Курепы, то воевода долго не улетучивался из ее памяти. Ей почему-то приятно было его вспоминать. И вот новая встреча, и вновь воевода кидает на нее ласковые взоры.
Третьяк Федорович оглядел Полинкино шитье и лишний раз убедился, что она мастерица от Бога. Изделия других
— Славно, славно, Полинка. Буду рад видеть тебя в своих хоромах.
Девушка еще больше зарделась, а Курепа украдкой вздохнул.
Когда староста и воевода вышли из светелки, рукодельницы принялись весело обсуждать неожиданное появление Сеитова.
— Молодой и пригожий.
— На него все девушки заглядываются.
— Ох, бедовый! Приголубить бы такого… А ты чего, Полинка, помалкиваешь? Он с тебя глаз не спускал.
Обычно веселая и озорная Полинка на сей раз не ведала, чего и молвить. А рукодельницы знай подзадоривают:
— На одну тебя и смотрел.
— Еще как смотрел!
— Влюбился в нашу Полинку.
— Ишь, как раскраснелась. В хоромах тебя хочет видеть.
— Повезло же тебе, Полинка. Сам воевода!
— Ох, бедовый!..
Глава 27
БЕС ПОПУТАЛ
Васька Грязной не оставил своей злокозненной затеи. Воевода Сеитов должен быть изобличен. Васька уже изведал, что Третьяк до сих пор не женился и, как поговаривают, даже с сенными девками не вступал в прелюбы. Царя страшится. Но век ему в «евнухах» не ходить. Молод, цветет здоровьем, похоть свое возьмет. Обо всех страхах забудет, когда в его руках окажется любострастная девка. Вот тут-то он, Васька, его и уличит. Нечего было обманывать царя. Третьяк из всех сил постарается уговорить его, Грязнова, чтобы он не докладывал о его грехе великому государю, иначе воеводу ждет смерть. Такого одурачивания Иван Грозный не потерпит, а посему Третьяк готов будет любые деньги всучить за молчание государева опричника. Быть тебе зело богатым, Василь Григорьич. Ищите и обрящете!
Повезло Грязнову и с погодьем. Лето стояло сухое и жаркое. Теперь лишь надо скрытную купальню подыскать. Но то дело не хитрое: ростовцы сказывали, что два десятка рек в озеро Неро втекают.
Отыскал укромное место Васька и вдвойне порадовался: неподалеку, в полуверсте от Ишни, охотничий домик стоит. Поставлен еще бывшим воеводой Лобановым-Ростовским, кой отдыхал здесь после соколиной потехи. Ныне домик отошел Третьяку. Всё-то ладненько складывается!
Повезло Ваське даже с владычным боярином Ошаниным. Привратник заявил, что барин отъехал в деревеньки. Того-то и надо было Грязнову. Напросился на обед. Дворецкий не посмел отказать. А затем Ваську «ко сну потянуло». Попросил Варьку постельку разобрать.
Утром, в воскресный день, нагрянул Васька в хоромы воеводы.
— Попрощаться заехал, Третьяк Федорыч. Завтра в Москву отбываю.
Сеитов приказал накрыть стол. За трапезой воевода обратился с просьбой:
— Если не в тягость, наведайся к моему отцу, Василь Григорич. Когда сюда уезжал, в недуге был. Как он там? Поклонись от меня и письмо передай. На словах скажи, что у меня все, слава Богу.
— Непременно заеду, Третьяк Федорыч… Но услуга за услугу.
— Сказывай, Василь Григорич.