Иван Сусанин
Шрифт:
— Молодой князь Богдан сын Сабинов кланяется молодой княгине Антониде Ивановне и шлет ей дар.
Антонида вышла из-за стола, поклонилась дружке и приняла от него шапку на бобровом меху, сапожки красные с узорами да ларец темно-зеленый. Шапка да сапожки невесте пришлись по нраву, однако и виду не подала, продолжая кручиниться.
— А что же в ларце, подруженька? — спросили девки.
— Ох, не гляжу, ох, не ведаю. Не надо мне ни злата, ни серебра, ни князя молодого, — протяжно завела Антонида.
— Открой, открой, подруженька! — закричали девки.
Антониде и
— Ай да перстенек, ай да сережки.
Но вот девки примолкли: Антонида вытянула из ларца тонкую гибкую розгу.
— А это зачем, дружка? Зачем молодой князь мне розгу дарит? — осерчала невеста.
Дружка ухмыльнулся и важно, расправив широкую грудь, пробасил:
— А это, княгинюшка, тебя потчевать.
— Меня?.. За какие же грехи?
— За всякие, княгинюшка. Особливо, коль ленива будешь да нравом строптива.
— Не пойду за князя! — притопнула ногой Антонида. — Не пойду! Так и передай Богдашке, — забывшись, не по обряду воскликнула она.
Но Улита тотчас поправила:
— Аль не я тебя вразумляла, как надо побыт держать? Часами всем ведала. Уж так Богом заведено, Антонида. Муж жене — отец, муж — голова, жена — душа. Принимай розгу с поклоном.
— Уж, коль так заведено, — притворно вздохнула невеста и отвесила дружке земной поклон. — Мил мне подарок князя.
Чуть погодя, наряженную Антониду под покрывалом повели под руки в повалушу и усадили на возвышение перед столом, накрытым тремя скатертями. Подле уселся Иван Осипович, за ним — сват, сваха, «сидячие боярыни», «княгинины» подружки. Сваха молвила:
— Ступай к жениху, дружка. Пора ему ехать по невесту.
Дружка тотчас поспешил к «князю», тот ждал его в своей избе. Выслушав дружку, первым поднялся с лавки приходской священник Евсевий, пропел тягуче:
— Достой-но е-есть!
Посаженный отец и посаженная мать, с иконами в руках, благословили жениха и повелели ему идти к невесте. У «княгининых ворот» пришлось остановиться: они были накрепко закрыты.
— Пропустите князя ко княгинюшке! — закричал набольший дружка.
— Уж больно тароваты! — отвечали за воротами девки. — Много ли вас да умны ли вы?
— Много. Умны!
— А вот и сведаем. А ну-ка разгадай, дружка. Стоит старец, крошит тюрю в ставенец.
Первую загадку дружка угадал легко:
— Ставец да лучина, девки!
— Вестимо. А вот еще: родился на кружале, рос-вертелся, живучи, парился, живучи, жарился; помер — выкинули в поле; там ни зверь не ест, ни птица не клюет.
Над второй загадкой дружка призадумался. Минуту думал, другую, и, наконец, молвил:
— Горшок, девки!
— Вестимо. А ну-ка последнюю: сивая кобыла по торгу ходила, по дворам бродила, к нам пришла, по рукам пошла.
Над третьей загадкой дружка и вовсе задумался, а девки стоят за воротами да посмеиваются:
— Как в лесу тетери все чухари, так и наши дружки все дураки.
Дружки носы повесили. Мудрена загадка! Так бы и довелось срам принять, да тут дед Шишок выручил; молча соединил он руки кольцом да затряс из стороны
— Сито, девки!
Девки перестали насмешничать, выдернули засов, распахнули ворота. Все прошествовали в повалушу. Набольший дружка преподнес «княгине» сряду.
— Что говорено, то и привезено.
Жених с поклоном ступил к свахе, сидевшей обок с невестой.
— Прими злат ковш, сваха, а место опростай [180] .
— Ишь ты, — улыбнулась сваха. — Уж больно ты проворен, князь. У меня место не ковшевое, а становое.
Жених вновь повторил свою просьбу, но тут ему ответил Епишка:
180
Опростать — в данном случае освободить.
— Торгуем не атласом, не бархатом, а девичьей красой. Подавай куницу да лисицу.
— Для такой красы ничего не жаль. А ну, дружки, одари княгиню! — весело прокричал «князь».
И одарили!
Улита уступила место жениху. Двое «сидячих боярынь» протянули между новобрачными красную тафту, чтобы те допрежь времени друг друга не касались.
На стол же подали первое яство. Батюшка Евсевий зачал молитву, а Сусанин благословил чесать и «укручивать» невесту. Улита заплела невестины волосы в косы, перевив их для счастья пеньковыми прядями. Молвила торжественно:
— Кику [181] , княгине!
Кику подали «сидячие боярыни». Сваха приняла и надела ее на голову невесты.
А за столом становилось все шумней. Дед Шишок похваливал молодых да к чарке прикладывался:
— Ладная у тебя будет женка, князь. Живи да радуйся. Мне б твои лета.
— Да ты и теперь хоть куда, — подтолкнул деда Епишка.
— Э нет, сват, не тот стал Шишок. Помни, Епишка: до тридцати лет греет жена, после тридцати — чарка вина, а после и печь не греет. От старости зелье — могила.
181
Кика — женский головной убор., окружавший голову в виде широкой ленты, концы которой соединялись на затылке; верх покрывался цветной тканью. У богатых женщин передняя часть кики – очелье — богато украшалась жемчугом и драгоценными камнями. Спереди к кике подвешивались спадавшие до плеч жемчужные Нити (поднизи), по четыре или шесть с каждой стороны.
— Складно речешь, дед, — крутанул головой Епишка. — Так-то уж никто тебя и не греет?
— Никто, Епишка, — сокрушенно высказал старик.
— А чего ж чару тянешь?
— А как же без чары, милок? — подивился дед. — Чара — последняя утеха. Один бес помирать скоро.
— Вестимо, дед. Помирать — не лапти ковырять: лег под образа да выпучил глаза, и дело с концом.
— Цыц, собачий сын! — разошелся Шишок. — Я еще тебя переживу, абатура. Не тягаться тебе со мной не вином, ни саблей. Башку смахну, и глазом не моргнешь. Айда на двор, вражина!