Иванов катер. Не стреляйте белых лебедей. Самый последний день. Вы чье, старичье? Великолепная шестерка. Коррида в большом порядке.
Шрифт:
– Сейчас, Феденька, сейчас, - с торопливой готовностью сказала Паша, вставая.
Всхлипывая и ладонями вытирая слезы, прошла на кухню. Иван молчал. Федор повозился, то ли устраиваясь поудобнее, то ли от смущения. Сказал:
– Не сердись, Трофимыч. Не выдержал. Жалко себя стало, силы своей… - Он помолчал.
– Ты знаешь… Знаешь, в суд я подал.
– Знаю.
– Ну вот… - Федор вздохнул.
– Затаскают тебя, поди.
– Меня-то ладно.
– Иван потушил окурок, вернулся к Федору.
– Меня-то ладно, Федя. Тут хуже дело получается.
– Как?
– На первое место по району вышли. А если суд, то, сам понимаешь, срежут. Знамя-то еще, может, оставят, а премию…
Вошла Паша, принесла две рюмки, тарелку с огурцами.
Мужчины молча чокнулись, несколько торжественно выпили.
Федор сунул в рот огурец, сказал деловито:
– Надо, Паша, к Ефиму Лазаревичу сходить и забрать назад то заявление.
Паша молча посмотрела на Ивана.
– Это свояк нам затмение устроил, - виновато улыбнулся Федор.
– Хорошо, до позора дело не дошло. Сходишь, Паша?
– Схожу.
– Ну, молодец, - с облегчением вздохнул Федор.
– Умница ты у меня и душа добрая. Будь здоров, капитан, и не сердись: тошно мне, знаешь…
И вновь Иван уходил со смятением в душе. Шел, глядя под ноги, не узнавая встречных, пытаясь понять, не слишком ли дорогой ценой заплатил он, не пустив в Волгу прорвавшийся лес. Ни до чего он так и не додумался, но твердо понял, что не успокоится, пока хоть мало-мальски не наладит Никифоровым жизнь…
Володьку Пронина время от времени озаряли идеи. Были они большей частью пустопорожними, касались усовершенствования торжеств или нового способа подачи заявлений, но Пронин брался за них с такой энергией, что уже во второй инстанции истинный смысл их терялся, а еще выше к ним начинали относиться даже с интересом:
– Инициативный работник.
– Часы!
– крикнул Пронин, когда Иван рассказал ему про Федора.
– Часы, товарищ Бурлаков! Дело тихое, чистое: сиди себе да колупайся. И ходить не обязательно.
– Да не умеет он часы. Сроду с дизелями.
– Научим. Сегодня же свяжусь с часовой мастерской, попрошу, чтоб прикрепили к нему мастера. Пусть первое время будильники ломает.
– Пронин записал что-то на перекидном календаре совсем так, как это делал директор.
– Так. Заметано. Что еще?
– Насчет ссуды. Ссуду бы с него скостить, Володя. Юрий Иваныч дал распоряжение, а по вашей линии…
– Правильно критикуете: текучка заела. Соберу комитет, провернем. Заметано. Еще?
– Все, - улыбнулся Иван.
– Кипишь ты, Володя, как ведерный самовар.
– Должность такая, - без ложной скромности согласился Пронин.
– Народ раскачивать приходится, идеи бросать. Да, как у вас с новыми обязательствами?
– Мы старые еще не выполнили.
– Не надо за старое цепляться. Вы теперь на виду: именные. С вас и спрос другой. Прошу наметить, обсудить с экипажем.
– Ладно. Ты насчет Никифорова…
– Заметано!
–
"Волгарь" по-прежнему бегал по затону, но Иван, занявшись делами Федора, меньше бывал на катере, и Сергей один мотался из конца в конец. Намотавшись за день, вечером аккуратно шел на занятия: кажется, ему даже нравилась эта непомерная нагрузка. Он был общительнее Ивана, быстрее сходился с людьми, и вскоре само собой получилось, что его фамилия стала чаще упоминаться на летучках, чем фамилия законного капитана "Волгаря".
В субботу Иван побежал в местком: Пронин все тянул с решением о ссуде. С утра катер нарядили тащить воз, и Еленка решила устроить генеральную приборку. Долго мыла кубрик, выколачивала на корме одеяла, морила клопов, которые нет-нет да и появлялись на катере. Сергей посмеивался:
– Смотри до дыр не промой!
Еленка сухо глянула - они почти не разговаривали - и принялась за трап. Выскребла каждую ступеньку, начала протирать перила и вдруг остановилась: на перилах химическим карандашом были написаны три имени: "ЛЮСЯ, КЛАВА, ВАЛЯ". Еленка хорошо знала этих девчонок - молоденьких кубометристок с запани. Знала и молву, которая ходила по поселку о трех подружках, зазывно голосивших двусмысленные частушки субботними вечерами. Глянула снизу на широкую спину Сергея, ссутуленную над штурвалом, усмехнулась и перенесла тряпку повыше.
В воскресенье Иван надел выходной костюм, сказал, ни к кому не обращаясь:
– К Сашку схожу.
Полез наверх, налегая на поручни. Сергей догнал его уже на палубе.
– Когда вернешься?
– А когда надо?
– Догадлив ты, капитан, - заулыбался Сергей.
– Ну, часам к семи, думаю.
Иван коротко кивнул и похромал к носу. Сергей последил, как неуклюже перебирался он на затопленную баржу, как, сильно раскачиваясь, шагал к лестнице, ведущей в поселок: по тропинке он больше уже не поднимался.
Еленка убирала со стола. Сергей помолчал, прикидывая, как начать разговор: отношения были сложными.
– Как день провести думаешь?
– Мешаю, что ли?
– не оглядываясь, спросила она.
– Почему мешаешь? Наоборот, предложение имею.
– Он замолчал, но она продолжала так же медленно, старательно вытирать стол.
– Поедем на острова?
– Вдвоем?
– Шестеро поедем. Компанией.
– Лишняя я в вашей компании.
– Еленка прошла в свой закуток, грохнула кастрюлями.
– Глупая.
– Он вдруг шагнул, крепко обнял. Она рванулась, но он не отпустил. Зашептал в ухо: - Разве тебя забудешь?
– Пусти.
– Она мягко высвободилась.
– Не надо. Прошу тебя. Пожалуйста.
В тоне ее было что-то такое, от чего он сразу перестал настаивать.
– С радостью бы с тобой вдвоем на острова уехал, но - договорился, неудобно. В одиннадцать ребята из рыбнадзора придут. А потом за девчонками заедем. Ну, гуляют ребята с ними, ну, как тут отвертишься?… - Он помолчал.
– Поедем?