Иванов катер. Не стреляйте белых лебедей. Самый последний день. Вы чье, старичье? Великолепная шестерка. Коррида в большом порядке.
Шрифт:
Досидели до вечера, когда пошел дождь и волнение чуть утихло. Иван попросил лодку: не терпелось глянуть на катер. Вася с Лидой попытались его отговорить, но Иван был непреклонен.
– Съезжать пора, хозяева дорогие. Загостился. А лодку утречком доставлю, не беспокойтесь.
– Ладно, сам отвезу, - сказал Вася.
– Достань-ка, Лидуха, плащи.
Лодку швыряло по волнам, но мотор выгребал легко, и Вася умело держал курс. Вода звонко хлестала в нос, брызги разлетались в воздухе: шли сквозь сплошную завесу. Плащи сразу намокли,
– Сила мотор, Трофимыч!…
Волны перекатывались через баржу, били в берег, "Волгаря" не было. Вася растерянно оглядывался:
– Куда же это Сергей подался?
Берег прятался в густой пелене дождя. Спросить было не у кого.
– Правь к "Быстрому"!…
"Быстрый" стоял в затишке за тяжелым корпусом плавучего крана. Подошли. Вася зачалил лодку за леер, Иван поднялся на палубу. Долго стучал в задраенную дверь рубки. Наконец она с лязгом приоткрылась - на пороге стоял сонный моторист.
– Иван Трофимыч?… - Он обалдело моргал, словно не веря глазам.
– А "Волгарь" где?
– Не знаю, - сказал Иван.
– У тебя хотел спросить…
– Это да!
– удивился моторист.
– Да он же в Юрьевец утром пошел. Я думал, вы повели… А тут люди болтают, что потоп в устье…
– Кто потоп?
– Да катер ваш. Может, врут.
– А ну, Петр, заводи "Быстрый". Где Антон Сергеич?
– Капитан на берегу, а завести не удастся, Иван Трофимыч. На ремонте стоим, головку с блока сняли, завтра перебирать…
Иван, не слушая, уже хромал по палубе. Слез в лодку, глянул ошалело:
– Несчастье, видать. Петр говорит, потоп, мол, катер. В устье потоп, на перекатах.
– Да что вы, Иван Трофимыч…
– Давай, Вася. Христом-богом прощу: давай туда сбегаем. На ремонте "Быстрый".
– Как же, Иван Трофимыч?… Это ж часов шесть ходу. И бензину не хватит.
– Люди ведь там, Вася! А бензину мы в Козловке достанем, на шестом "Гансе". У них бочка целая, сам на прошлой неделе возил. Надо ведь, Вася!
Гнали на максимальных оборотах. Теперь ветер дул в лицо, сек дождем: невозможно было смотреть. Вася щурился, отворачивал голову, теряя из виду нос лодки. Иван курил папиросу за папиросой. По мокрой спине барабанил дождь.
Так шли они часа полтора. Уже показались сквозь сплошную завесу дождя первые избы Козловки, когда раздался вдруг мокрый треск и лодку рвануло куда-то вверх. Взревел на мгновение выкинутый в воздух мотор, все стихло, и Иван очутился в воде. Вынырнул, ослепленный, оглушенный, не соображая, что произошло. Сапоги, мокрый плащ, одежда тянули вниз, волны накрывали с головой. Он увидел перед собой треугольную бревенчатую платформу бакена. Подплыл, загребая из последних сил, кое-как взобрался, вцепился в пляшущий на волнах бакен.
– Василий!…
Его рвало, бил кашель, выворачивало грудь. Передохнув, огляделся: ни лодки, ни весел, ни обломков. Только черный огромный топляк танцевал невдалеке
– Василий!… Василий!…
Вроде мелькнула в мутной бешеной круговерти белая Васина голова. Вроде плыл он размашистыми саженками к берегу, но, как ни всматривался Иван, толком разобрать ничего было нельзя. Вода, вода, одна вода была кругом, и то ли Васина голова, то ли просто пена мелькает на поверхности - понять невозможно.
Вот и все. И не цепляйся ты больше за мокрый холодный бакен задубелыми руками. Даже если стерпишь, если удержишься до случайной лодки, как посмотришь в глаза Лидухе? Как глянешь в глаза людям, капитан неизвестно где потопленного катера? Почему ты еще живой, когда злая вода таскает по дну Еленку и Васю?
Но, видно, жила в нем сила посильнее этих мыслей. Трясся в ознобе, стонал. А держался крепко, изо всех сил держался.
Сняли через час. Вася - в телогрейке с чужого плеча - с трудом разжал закостеневшие пальцы. Перетащили в лодку, силой открыли рот, влили спирту. Иван очухался, огляделся, спросил:
– Вася?… Живой?…
– Живой, Трофимыч, живой!… - смеялся Вася, - Не чаял вас на бакене найти. Кошку мужики захватили да багры. Там искать думали. Фельдшер вон по берегу бегает: откачивать вас собрался.
Двое мужиков из колхоза имени Первого мая, усмехаясь, покачивали головами. Они и радовались, что спасли человека, и осуждали Ивана, что полез в бурю на утлой лодчонке, словно неопытный горожанин.
– Лодку-то утопили. Жалко, а?…
– Топляк проглядел. А жалко - чего жалеть-то теперь? Главное, вы живы, Иван Трофимыч, а лодку наживем. И мотор достанем: мужики говорят, тут метра три глубина, не боле.
– Про катер мой не слыхал?
– На мель он сел, Трофимыч, - сказал один из мужиков.
– Аккурат на перекате, что по левому берегу. Там они его, значит, и оставили, а сами до берега добрели и подались вроде в Ольховку.
– Все сошли?
– Слыхал, все.
– Ой, туда мне надо, мужики, - забеспокоился Иван.
– Водки тебе надо, - улыбнулся второй.
– Выпить водки и залечь на печи под тулупом. А туда мы сами сходим. Вот затишеет чуток - и сходим…
Стихло только к утру. Колхозный катер вышел из Козловки с рассветом; Ивана не взяли, как он ни настаивал. Его еще бил озноб, он лежал в медпункте под двумя тулупами, и председатель колхоза ехать ему запретил.
"Волгарь" был залит водой. Еленка и Сергей с ночи дрожали в холодной рубке. Катер огруз, влез в песок, и спасателю сдернуть его не удалось. Надо было идти за подмогой, и капитан забрал Еленку с собой: Сергей наотрез отказался покинуть судно. Попросил только оставить курево.
"Волгарь" сдернули двумя катерами, да и то после того, как откачали воду. К полудню отбуксировали в затон, подвели к барже. Иван сам принял чалку, закрепил, молча полез в моторное отделение.