Ивановы годы. Иваново детство.
Шрифт:
И наконец, тот факт, что ровно за год до сюжета, в сентябре 1568 года, родными братьями (не без участия Польши, желавшей прекратить войну со шведами) был свергнут и заточен надежный союзник России, Эрик XIV Ваза.
В таком раскладе совсем по–новому, — не как проявление мании преследования, — воспринимаются и знаменитое (на 100% подлинное) обращение Ивана к к Елизавете Тюдор запросом о возможности получения политического убежища, и предельно жесткая оперативность его действий.
Прежде всего, уже в конце сентября царь ставит точку на затянувшемся трагифарсе со со Старицкими. Владимира Андреевича спешно отозвали с юга, из действующей армии и: А вот что «и», вопрос. Ни допросов, ни пыток и ничего в этом роде. Традиционно считается, что царь даже встретиться не пожелал,
Совершенно аналогичная картина с устраненной тогда же вдовствующей княгиней Ефросиньей, уже несколько лет, как монахиней. Если верить Кобрину, «черную вдову» удушили дымом в судной избе, а если верить Зимину, то удушили дымом в ладье, плывущей по Шексне (по–моему, полный абсурд). Что, кстати, сообразил и Карамзин, твердо заявляющий, что дымом никого не душили, а просто утопили (почему-то вместе с Александрой, невесткой царя, о чем нигде никаких намеков нет), и эту версию подхватывает тот же Кобрин, который, правда, не мелочась, пишет о дюжине утопленных вместе с княгиней (зачем?) монахинь. Причем, данного автора совершенно не интересует, что на той же странице у него же писано про удушение дымом: он даже не сравнивает версии, а сообщает обе, как достоверное.
В общем, никто ничего не знает, но волю фантазии дают все. Настолько, что, — парадокс! — в данном случае достовернее всех выглядит сдержанная, без красочных деталей, — еще один парадокс! — версия Курбского: утопили, и ша. Как бы то ни было, наверняка можно сказать одно: осенью 1569 года Иван окончательно решил «старицкий вопрос». А уж был ли Владимир Андреевич «задушен, обезглавлен или отравлен ядом», то, — прав Валишевский, — «неизвестно, свидетельства не согласуются».
Учитывая разноголосицу, пожалуй, рискну довериться Горсею, редкостному вруну при передаче слухов о том, чего сам не видел, но сухо–корректному, когда речь заходит о том, чем был свидетелем. Он, вхожий в семью Старицких и до её разгрома, и после, крайне аккуратно сообщает, что князь все-таки повидался с царем и ушел, а на следующий день его уже хоронили. То есть, либо таки угостили отравой, либо отравился сам (что вряд ли, поскольку самоубийство грех, а князя к тому же хоронили с почестями, но, с другой стороны, и исключать нельзя, а пышные похороны Иван мог устроить и для того, чтобы не порочить память кузена).
При этом об убиении чад и домочадцев — ни слова. Горсей крутился при дворе, и не, видимо, не позволил себе заживо хоронить людей, с которыми ежедневно здоровался. Ведь не секрет же: единственный сын князя Владимира, Василий, в 1573–м получил обратно отцовский удел (будь он мертв, сие вряд ли бы могло случиться), а дочь Старицкого, Мария, спустя несколько месяцев после смерти отца и бабки, как известно, вышла замуж за герцога Магнуса, «короля Ливонии». Да младшая ее сестра тоже была жива, скончавшись уже при Годунове.
То есть, семью, скорее всего, не тронули. Хотя, — могу допустить, — не исключено, что вместе с князем все же устранили его вторую супругу, кузину Курбского, и если так, то причина ясна. А подводя черту, отмечу одно. Иван, — надеюсь, вы уже обратили внимание, — «очень долго карал невинных; а виновный, действительно виновный, стоял перед тираном: тот, кто в противность закону хотел быть на троне, не слушался болящего царя, радовался мыслию об его скорой смерти, подкупал вельмож и воинов на измену — князь Владимир Андреевич». Это говорит никто иной, как Карамзин, и у меня на сей раз нет оснований не согласиться.
И наконец, поход на Новгород.
Тот самый, давший едва ли не главный
И тем не менее.
Уже не раз сказано, — а я всего лишь повторяю, — что источники, из которых хулители Ивана черпают «неопровержимые доказательства», мягко говоря, далеки от объективности. Да, в общем, и от фактов. Курбский знал о событиях только по слухам и раздувал стократно. Таубе и Крузе во время «погрома» находились далеко от места событий, аж на Волге, так что, если что-то и знали, то с чужих слов, а кроме того, вся писанина их подчинена единственной цели: доказать иноземным дворам, что Россия уничтожена, обескровлена и беззащитна перед европейской интервенцией. Якоб Ульфельт, побывавший в России много позже, честно признается, что «сам во все это не верит, но не может не передать сведения, услышанные там от жителей». А что касается основного, решительно всеми используемого источника, — «Повести о разгроме Новгорода Иваном Грозным», — так она, и это признано всеми исследователями, писана уцелевшими представителями «допогромной» элиты, для которых «весь Новгород» означало исключительно «высшее общество», а к тому же еще многажды редактировалась в сугубо «обвинительном» ключе, с добавлением «солененького».
Отсюда и дичь.
И массовые утопления с доставкой приговоренных к мосту «за четверть пути от Городища», притом что топить было как раз в новгородских традициях (москвичи все больше рубили).
И странное плавание на лодках в январе, когда Волхов покрыт толстым слоем льда, заставляющее современных исследователей страдать («лед, очевидно, пришлось специально разбивать», гы…).
И вода, которая, вытесненная горами и горами трупов, «разлилась» (в январе, ага) «по зеленеющим лугам и плодородным полям».
И «знаменитай река Волга, запруженная мертвыми телами так, что окрасилась кровью и остановилась у мостов».
И много чего еще, резко противоречащего показаниям Генриха Штадена, единственного очевидца:
«Целых шесть недель: длились ужас и несчастье в этом городе! Все лавки и палатки, в которых можно было предполагать {наличность} денег или товару, были опечатаны. Великий князь неизменно каждый день лично бывал в застенке (Peinhofe oder Haus). Ни в городе, ни в монастырях ничего не должно было оставаться; все, что воинские люди не могли увезти с собой, то кидалось в воду или сжигалось. Если кто-нибудь из земских пытался вытащить что-либо из воды, того вешали. Затем были казнены все пленные иноземцы; большую часть их составляли поляки с их женами и детьми и те из русских, которые поженились на чужой стороне. Были снесены все высокие постройки; было иссечено все красивое: ворота, лестницы, окна. Опричники увели также несколько тысяч посадских девушек. Некоторые из земских переодевались опричниками и причиняли великий вред и озорство; таких выслеживали и убивал».