Из блокады
Шрифт:
Ворота открыли, дружина вошла в Посёлок. Деда связали, пусть немного посидит в запертой сторожке.
* * *
Двух бывших барачников, а ныне полиционеров, отрядили за подмогой: во время прорыва положено всеми силами помогать ликвидировать опасность. Если совсем ни на что не годен, сиди в укрытии, нечего шляться без надобности. Полиционеры к полудню изрядно захмелели, но, при виде клыковских бойцов не стали изображать из себя героев. Дружинники пока были не очень злы, стрелять вслед улепётывающим барачникам не стали, кто-то, для смеха,
* * *
А у нас ничего интересного не происходило. Возня у Ограды продолжалась, но атаковали твари вяло, без прежнего азарта. Туша гигантского медведя распласталась бурой грудой поверх вырванных и поломанных кольев; сквозь огромную прореху в частоколе видно, как суетятся люди. С вышек лениво постреливают - бьют нечасто, и только по самым настырным тварям, а зверьё не особо и наседает. Если так пойдёт и дальше, вялотекущий штурм может продлиться до темноты, а что случится ночью - неизвестно! У чужаков к тому времени сил, чтобы разогнать животных, точно, не останется.
Настёна закрыла глаза. Я придерживаю за плечи мокрую от пота и горячую чужачку. Когда ей становится совсем нехорошо, я осторожно прижимаю женщину к себе, и тогда она немного расслабляется.
Кабаны затеяли догонялки: носятся друг за другом, клыки вспарывают дёрн, оставляя зигзаги чёрных борозд. В небесах показались силуэты трупоедов. Ящеры обступили лежащую на спине тушу истекающей слизью банши - та шевелит короткими лапками, вздувается белёсое брюхо. Ящеры жадно вонзают зубы в мягкие бока, мотая головами, вырывают, и, давясь, заглатывают ломти живого мяса. Волколак тащит за ногу тушу кабанчика. Его сородичам трусливо жмущимся к опушке, тоже хочется кушать, и они затевают небольшую свару.
Идиллия, все заняты своими делами - смотреть тошно. Поддадим жару, пока за оградой совсем не заскучали? Чего доброго, заинтересуются тем, что творится у них за спиной.
– Тяжело, - бормочет Настёна, едва приоткрыв глаза.
Но что-то меняется, раздаются крики, визг, рёв животных. На Ограду накатывает новая волна. А парни Клыкова тем временем пришли в бараки.
* * *
Пасюки не сразу, но сообразили - власть опять сменилась; насовсем, или временно - не важно! Важно, что здесь и сейчас откуда-то появились свирепые вооружённые дружинники. И они очень злы.
Десятью минутами ранее клыковцы заглянули в общежитие. Когда-то там, под приглядом, жили одинокие старики, теперь комнаты оказались забиты больными, ждущими, когда их отправят к беглецам в лес. Минимальную помощь нуждающимся новая власть всё же оказывала - в Нерлей они должны попасть в более-менее нормальном состоянии; а что с ними случится потом, Пасюкова не касается.
Дружинникам очень не понравилось то, что они увидели, а ещё не понравилось, что Пасюков решил переложить на них ответственность за жизнь и здоровье этих людей.
Клыковцы осерчали, и с барачниками не слишком церемонились. Тех, кто под действием винных паров или неуместного в такой ситуации гонора, сопротивлялся, били жёстко. С теми, кто решился взять оружие, пусть даже сгоряча схватился за тупой хлебный нож, вообще не разговаривали.
Под шумок Ольга разобралась с Гундосым.
В бараках пробыли недолго; большинство из тех, кто мог бы доставить неприятности, сейчас дрались у северных ворот, остальные не сильно артачились. Со злыми дружинниками лучше не связываться; стоя зубами к стене, трудно будет объяснять, что ни в чём не виноват... тут надо бы обождать, посмотреть, чем дело кончится.
Клыков спешил, его нервировала долетающая от северных ворот стрельба. Двое вызвались приглядывать за бараками, основная группа направилась к милицейскому участку, а небольшой отряд Захара - к складу боеприпасов.
* * *
У волка огромный лоб, а на правом боку рыжая подпалина. Откуда ты здесь? Почему не охраняешь Партизана? Жаль, не можешь ты рассказать, как у него дела.
Зверь поднял голову, меня обжёг горящий жёлтый взгляд. Волк тявкнул; почти как собака. Ну-ка, подожди, дружище. Твоё сознание открыто, и я кое-что понимаю:
"Ты звал? Я пришёл. Ты обещал охоту! Где?"
"Уже скоро"
"Позови, когда нужно. Мы идём драться с... (образ волколака, азарт, ненависть, презрение)"
Вожак задрал морду к небу, душу пронзил тоскливый вой. Из-за деревьев появлялись другие.
* * *
Вот гадство, ещё и непонятные выстрелы в Посёлке!
– почти равнодушно подумал Слега. И патруль, отправленный за подкреплением, запропастился, и Пасюка нет. Когда нужен, его и нет! Здесь такое - без начальства не разберёшься! Да где же его, это начальство, взять? Не соизволили они явиться. Зато потом до всякой мелочи будет докапываться - только держись! А сейчас они там, где тепло и не стреляют. Здесь каждый на счету - некого послать за Пасюком. Вон, из леса вышла стая волков, принесла же их нелёгкая! Близко не подходят, а с такого расстояния их не достанешь. И откуда столько зверья на нашу голову? Ладно, у Мухомора сейчас дробовик, никакого толка от дробовика.
– Эй, Михаил, а ну, сгоняй за начальством. Да чтобы шустро. Одна нога здесь, другая тоже...
* * *
Чужаки выдохлись, Настёна, кажется, и вовсе уснула: дышит, будто плачет, глаза крепко зажмурены а руки-ноги, как у куклы на верёвочках. Я, на всякий случай, придерживаю обмякшее тело. Что ж, пора и мне... Я достал из кисета шишку хмеля, разжевал, и, немного подумав, взял ещё одну.
И пригрезилось, будто я - комар, завязший в сером клубящемся киселе. Если приглядеться - это вовсе не кисель, а сплетённая из зловонных нитей паутина. Эта паутина так плотна, что в ней застревают и взгляд, и мысль. Смотришь, и не видишь, кричишь, а крик возвращается, как глухое эхо.