Из блокады
Шрифт:
– Опять ты за своё, - ответил Партизан, - успокойся. Всё тебе будет. Олежка сам вернулся, теперь надо бы оружие вернуть. Мы так и так за ним шли.
– Ладно, не переживай. Всё будет хорошо, - успокоил я Сашку, хотя у самого уверенность в добром к нам отношении чужаков улетучивалась вместе с винными парами. И чем дальше, тем больше я сомневался. Но тут из-за деревьев появились мои проводники. Я-то привык, а остальные с непривычки слегка опешили.
– Натурально, чингачгуки, - присвистнул Леший. Похоже, худые тела, немытые длинные волосы и почти одинаковые мальчишеские лица немного развеяли сомнения. Сучковатые
Сашка расслабился, лицо у него ещё пасмурное, а морщинки на лбу разгладились. От кого ждать неприятностей? От этих доходяг, что ли?
– Слушай, а они все такие?
– спросил он.
– Нет, - ответил я, - не все. У некоторых ещё и сиськи есть.
– Да?
– удивился Леший, - что-то не пойму, к чему они могут крепиться? Прямо к рёбрам?
Вскоре мы шли за проводниками, те не оглядывались, но и вперёд не убегали.
– Слушай, - спросил я у Архипа, - как же вы здесь оказались?
– По следам, - объяснил тот.
– Когда очухались, немного психанули, не без того. Ни тебя, ни вещей, ни оружия, вообще непонятно, что случилось. Кто-то смутно помнил, что нас обокрали чужие люди, но никто не мог объяснить, почему мы не смогли дать им отпор. Покричали мы друг на друга, виноватых поискали, но после успокоились и думать стали. Сообразили, что не сам ты ушёл, потому, как отыскал Партизан следы борьбы. Там даже немного крови обнаружилось. Мы и пошли выяснять, живым, или мёртвым тебя прихватили, и кто это сделал. Рассудили, что ежели тебя не спасём, так, может, оружие сумеем вернуть, потому что без оружия нам конец. Правда, кое-кто рвался к эшелону, а кое-кто другой хотел домой возвратиться, да Партизан растолковал и тому и другому, что нам теперь без разницы, в какую сторону. Потому, что нет ни карты, ни дозиметра, ни оружия и один пистолет на пятерых.
Вскоре потянуло дымком и жареным на углях мясом. Нас ждали. От вида еды, кувшинов, пучков ароматных травок и корешков у меня потекли слюни. А парни, они же с утра голодные.
– Я тут баньку затопить велел, - смущённо сказал встретивший нас у околицы дядя Дима.
– Попаримся сначала, погуляем потом? Или наоборот?
– Ух ты!
– изумился Леший.
– У чингачгуков и баня есть?
Ночью запылали костры, оградив нас тёплым светом от стены подступивших вплотную деревьев. Полешки трещат, искры врассыпную, небо сверкает от звёзд - красота. И, чудо: нет частокола, нет вышки с пулемётом, за кругами света от костров темень кажется густой - хоть ложкой ешь, а не страшно. Давно не страшно, с тех пор, как дядя Дима разбил мучивший меня ледяной комок.
А может, дело в здешнем вине: сначала оно пьянит, но потом делается весело и спокойно, а плохие мысли сами собой чахнут и разлетаются, как туман на ветру. Зря Сашка не пьёт - опасается. А кого бояться? Чужаков, что не выпускают из рук палок-копий? Так это понятно, для них мы - чужаки. Если захотят убить - убьют. Хоть пьяных, хоть трезвых. Для них никакой разницы, а что касается меня - выпивши и умирать не так страшно.
Может быть, моё спокойствие напрямую зависит от количества выпитого вина. Пусть так, но кажется мне, что ничего плохого с нами не случится. Конечно, ребята они странные, и обычаи у них жуткие, но какое мне дело до их обычаев? Нас не трогают, а
У нашего, самого большого, костра и народа собралось больше. Партизан и Архип, те к дяде Диме пристали. Расспрашивают, как, по его мнению, лес устроен, да как жить возможно, если ни забора вокруг, ни, даже, пулемёта завалящего. А мы с Лешим да Савелием нашли занятие поинтереснее - один пузатый кувшин уже опустел. Жаль, собутыльники из местных плохонькие. Выпить с ними можно, а задушевно поговорить не получается - молчуны.
А девушки здесь, в общем-то, ничего. На первый взгляд, конечно, не красавицы, потому что слишком худые, но это дело вкуса. Собрались они у соседнего костерка, глазки в нашу сторону так и постреливают. Есть такие, кто с малышами нянчатся, есть и те, кто только готовится стать мамашей, у них заметны животики. Суют мамочки груди младенцам - идиллия! Что нехорошего здесь может случиться?
Одна девчушка до того осмелела, что перебралась к нашему костру. На вид, как и все - подросток лет шестнадцати, а сколько ей годков на самом деле, сказать трудно.
– Валя, - назвалась она, и мы тоже представились. Девушка внимательно рассмотрела каждого, её взгляд будто погладил меня по щекам, я ощутил растёкшийся по ним жар. Ладно, в темноте не заметно, зато в сполохах костра прекрасно видны блестящие Валины глаза! Глазищи! Тёмные, бездонные, во влажной глубине трепещет отражённое пламя. Как говорится, потонул я в этих глазах. Валя коснулась моей куртки, и спросила:
– Зачем много одежды? Разве холодно?
– голос чуть хрипловат, и прикосновение едва ощутимо, но я вздрогнул, и немного отпрянул. Теперь запылали не только щёки, тепло разлилось по всему телу. Днём смотрел на этих дохляков, и содрогался: ходячая анатомия, рёбра можно пересчитать, через живот до позвоночника дотронуться. Сейчас всё по-новому увиделось. Грудки маленькие, плечики остренькие, а животик плоский да мускулистый, и что? Даже интересно!
Пока я об этом думал, пока прикидывал, как бы половчее разговор завязать, опоздал - Валю заинтересовал Савка. И хорошо! А то уж я... осторожнее надо с этим вином. Точно, непростое оно. Вон, сколько детворы вокруг бегает!
– Ты сильный и добрый, - Валя провела пальчиками по колючей Савкиной щеке, и пропал непривычный к женскому вниманию мужик; глаза распахнулись, да челюсть отвисла. Дядя Дима ухмыльнулся.
– Валюша покажи Савелию деревню.
Механик беспомощно посмотрел на Лешего.
– Давай-давай, - подбодрил тот.
– Не посрами Посёлок.
Увела девчонка нашего товарища, мне осталось лишь проводить их грустным взглядом. Сашка дёрнулся, хотел пойти следом. Леший язвительно бросил:
– Ты, случаем, не свечку держать собрался?
– Куда надо, туда и собрался, - огрызнулся Сашка, но идти за парочкой передумал.
– Валюше бугай понравился, - сказал дядя Дима.
– Значит, пусть. Он сильный, сильные дети, это хорошо...
Из темноты вышла ещё одна девица. Эта высокая, гораздо выше меня, почти не костлявая и крепкотелая, будто и не женщина вовсе. Только сразу видно, что баба, потому что одежды на ней вообще нет. Даже короткие штанишки, какие носят все прочие чужаки, она не надела. Походка у неё деревянная, а движения резкие, неуверенные. И пахнет от чужачки странно - будто искупалась в отваре из пряных трав.