Из чего созданы сны
Шрифт:
— Оф коз, старик, — ответил Макс. — Я хоть и пробыл только год в Сан-Паули, но нет такого человека из этого бизнеса, которого бы я не знал. — Я услышал воркование, потом слова Макса: — Да, он в Гамбурге. Помощь ему моя нужна. Я те потом все объясню, Туттиляйн… Что? Да. Я должен передать те самый сладкий поцелуй от Туттиляйн.
— Передай и ей от меня, — сказал я. — Ну так как? Где бы мог скрываться Конкон? У кого из друзей? Кто способен держать язык за зубами, чтобы он ненадолго мог уйти на дно?
— Дай подумать, — проговорил Макс. — Настоящие друзья, значит?
— Да.
Он
12
Особых надежд мы не питали. Если уж Карл Конкон действительно решил уйти на дно, то его друзья будут стоять насмерть и молчать. Наш план хотя и был слабоват, но ничего лучшего нам в голову не приходило. И в первом, и во втором, и в третьем отеле мы называли себя Карстеном и Эндерсом и говорили, что нас ожидает Карл Конкон. Все было безуспешно. За стойками невыразимо унылых отелей заспанные ночные портье недоверчиво трясли головами. Никакого Карла Конкона там не было. Ничего не получалось. Ни просьбами, ни угрозами. Портье оставались враждебными и неразговорчивыми. Никакого Карла Конкона. Один сказал, что когда-то слышал это имя, другие утверждали, что даже имени такого не слыхивали.
— Двигаем дальше, — сказал я. — Улица Кляйне Фрайхайт, отель «Париж».
— Дурацкая затея, — проворчал Берти. — Я до костей промок, старик.
— Я тоже, — ответил я и поехал вниз по Реепербан до Нобистор, проехал немного по Хольстенштрассе и очутился на улице Кляйне Фрайхайт. Здесь было совсем тихо. Я припарковал машину перед сомнительным пристанищем с поврежденной вывеской «…ТЕЛЬ ПА..Ж» и увидел пожилого служащего в зеленом фартуке и в фуражке, который выметал мусор, скопившийся после бури у входа. Мы вылезли и опять стали изображать из себя парочку геев, как и везде до этого, что было не так уж просто, главное было — не переборщить.
Служащий прекратил работу и уставился на «опель», а потом на нас. Лицо его выглядело изможденным, серовато-желтые усы были дурно подстрижены.
— Добрый вечер, милостивые господа, — произнес он со странным акцентом. — Что угодно?
— Доброе утро, — приветствовал я его, держа Берти под ручку. — Мы бы хотели комнатку. А где же портье?
— Он неважно себя чувствует, милостивый государь. Ему пришлось прилечь. Я все сделаю.
— Ну хорошо, номер на один час, — произнес Берти низким голосом. Я играл зрелого мальчика с панели, которого снял гомик постарше. В Вене различают активных и пассивных гомосексуалистов, я был пассивным.
— Пройдемте со мной, господа. — Он проследовал вперед и вошел в гостиницу через вход шириной в две комнатные двери. На стойке горела лампа с зеленым абажуром. Крутая лестница вела наверх. Позади стойки виднелась комнатка с открытой дверью. На походной кровати на спине лежал худой мужчина в одежде и громко храпел. Когда воздух выходил у него через рот, храп перемежался свистом. В эти моменты вокруг распространялось такое облако
— Очень болен ваш портье, — сказал я.
— Да, очень, — равнодушно подтвердил худой служащий. — Пришлось выпить много шнапса.
— Пришлось?
— От болезни, — пояснил служащий.
Портье был пьян до бесчувствия, его не смог разбудить бы даже взрыв атомной бомбы. Служащий подошел к доске с ключами, висевшей на стене за стойкой. Это была самая дерьмовая гостиница из всех.
— И скажите, пожалуйста, нашему другу, господину Конкону, что мы здесь, — сказал я.
— Конкону? — удивился служащий.
— Карлу Конкону, — раздраженно повторил я. — Ух, до чего же мерзкая погода. Мне холодно, Петер.
— Сейчас будет хорошо, сокровище мое, — сказал Берти.
— У нас нет господина Карла Конкона, — произнес служащий.
— Да нет же, — упрямо повторил я. — Он нас сам сюда пригласил, наш друг Карл. В «Джентльмен’с пабе». На маленькую пирушку. Вы должны его знать. Вы уже давно дежурите?
— С семи, милостивый государь.
— Кто вы? Русский?
— Украинец, — ответил служащий. Меня снова бросило в холод. Одновременно я сказал себе, что мы все еще живем на этом свете и не надо позволять делать из меня дурака. — Из Чаплино. Был военнопленным. — «О, Боже», — подумал я. — Сдался в плен вместе с товарищами. Потом, в сорок пятом, испугался того, что со мной может случиться, если я вернусь домой. Так что скрывался. Потом услышал, что дома все умерли и остался здесь.
— Все время в Гамбурге?
— Да, все время в Гамбурге. Всегда здесь. Сан-Паули. Слуга. По-немецки до сих пор не могу хорошо говорить. Совсем один. Это не интересует господ. Можете получить номер двенадцать. — Он протянул Берти, опытным взглядом определив в нем активного, то есть того, кто будет платить, ключ, на котором висел большой деревянный шар. На шаре стояло «12». — Полотенца и мыло наверху. Час стоит двадцать марок. С вашего позволения.
Берти положил тридцать марок на стойку и сказал:
— Карл Конкон. Приземистый такой господин, довольно полный.
— Мы его еще называем толстячок, — захихикал я.
— Он должен быть здесь, — настойчиво сказал Берти. — Мы действительно договорились.
Служащий посмотрел на нас снизу вверх полуприкрытыми глазами.
— Толстый? — переспросил он тихо и очень быстро, словно боялся разбудить портье (абсолютно напрасная забота).
— Весьма, — снова захихикал я.
— Розовая рубашка, очень яркий галстук, много духов? Сильно пахнет духами?
— Да, — подтвердил Берти. — Это он.
— Но фамилия господина не Конкон.
— А какая же?
— Этого я не знаю. Он пришел семь или восемь часов назад. Разговаривал с господином Вельфертом — шефом. Тот был еще здесь. Я обоих видел. Но он ничего не сказал про пирушку. И фамилии не называл, этот господин. Наверняка уже спит.
— Наверняка нет. Он ждет нас.
— Я не могу уйти отсюда, — сказал служащий.
— А зачем уходить?
— Сообщить господину. Телефонов в номерах нет.