Из чего созданы сны

Зиммель Йоханнес Марио

— Неважно, — сказал Берти. — Мы постучимся. Старые добрые друзья. Какой номер? — Он положил еще десять марок на стойку.

— Семнадцать, милостивый государь. Премного благодарен, — сказал украинец.

Он удивленно посмотрел на меня.

— В чем дело? — Я продолжал все время по-идиотски хихикать.

— Ничего, — серьезно произнес украинец. — Ничего, сударь.

— Пойдем, сокровище мое, — сказал Берти и снова взял меня под руку. Мы поднялись по крутой лестнице и попали в узкий коридорчик, освещенный двумя тусклыми лампочками, явственно

демонстрировавшими, что по сравнению с верхом внизу было еще чисто.

— Фу, гадость, — тихонько сплюнул Берти.

— Заткнись, — шикнул я. — Старик, он наш.

— А если он не обрадуется встрече? — спросил Берти.

— Еще как обрадуется, — сказал я и вытащил из пальто свой «кольт-45».

— Ну и ну! — присвистнул Берти. — Тогда я тоже, пожалуй. — Он вытащил из-под кожаной куртки камеру «Хасселблад» и открыл объектив. Мы медленно пробирались по коридору. За некоторыми дверями было шумно. Где-то взвизгнула девушка. Потом оглушительно захохотал мужчина. Из-за одной двери доносились звонкие удары плетки или чего-то еще, и низкий женский голос воскликнул: «Гоп-гоп! Но-о, моя лошадка, поскачешь ты, наконец?»

Мы прошли мимо номеров 12, 13, 14, 15, 16.

Номер 17.

Берти подошел к двери, подняв камеру с прикрепленной фотовспышкой. Я подергал ручку. К моему удивлению, дверь тотчас же открылась.

Все было тихо.

— Это я, Конкон, — произнес я. — Роланд, репортер из лагеря. А со мной Энгельгардт, который вас снимал. Не делайте глупостей. Наряд полиции тоже здесь. Мы все вооружены. Если у вас есть оружие, бросьте его на пол и включите свет.

Никакого ответа.

— Включите свет! — повторил я.

Ничто не шелохнулось.

Берти встал в проем двери, словно с ним ничего не могло случиться, и сделал первый снимок. Яркий свет на секунду осветил комнату.

— Всевышний, — прошептал я, проскочил вперед, нащупал выключатель возле двери и нажал на него.

Комнатка была маленькой, с коричневатыми, отстающими от стен обоями. Шторы были задвинуты. Я увидел раковину, два стула, стол и широкую латунную кровать. На кровати, в одежде, лежал на спине Карл Конкон. Кто-то вонзил ему в грудь, по самую рукоятку, кинжал. Это было сплошное кровавое месиво, хотя кровь уже не вытекала, а спеклась, и труп убитого уже начал коченеть.

13

— Да, я знал об этом, милостивые господа, — сказал слуга. Мы стояли внизу, у выхода, защищенные от ливня. Улица была совершенно пустынна, а за нашими спинами храпел и присвистывал пьяный ночной портье. Украинец был очень беспокоен, явно мечтая поскорее отделаться от нас, но, как только мы спустились вниз, я сразу объявил ему, что, если он не ответит на наши вопросы, мы тут же вызовем полицию и его как следует вздрючат. Потом мы предъявили ему наши журналистские удостоверения. Он жутко испугался, ведь он и вправду принял нас за голубую парочку, которые рвались к гомику Конкону.

Он решил, что пусть уж лучше мы сами обнаружим

этот ужас наверху, — объяснил он нам. Он не хотел иметь с этим ничего общего. Он и с нами не желал говорить, пока я не сказал ему, что мы, на всякий случай, должны уведомить полицию. А если он будет разговорчив, мы готовы ему немножко помочь. Иначе вставим ему по полной программе. А так еще заплатим ему. К нему вернулась бодрость.

— Сколько?

— Пятьсот.

— Тысячу, — сказал он. — С вашего позволения, милостивый государь.

Милый пожилой украинец.

Сошлись на восьмистах и на том, что он подпишет известное заявление. Этого он поначалу тоже не хотел, но мы опять припугнули его полицией и пообещали, что его фото появится в «Блице». К счастью, он был не только алчный, но и глупый, и идея с фотографией купила его с потрохами. Он согласился. И вот мы стояли в дверях гостиницы, мерзли и расспрашивали украинца.

— В общем, сначала пришли два господина, — рассказывал слуга, — около десяти.

— Как они выглядели?

— Не знаю. Я как раз убирал комнаты. Только голоса слышал и шаги в коридоре. Голос господина Вельферта, директора, я тоже узнал. Он потом сразу ушел.

— Вы считаете, что Вельферт позвал этих людей? — спросил я.

— Не знаю. Господин Конкон, когда пришел, был страшно напуган, все произошло очень быстро и тайком. Господин Вельферт сказал ему: «У меня ты в безопасности, Карл».

— Не слишком-то безопасно оказалось, — заметил Берти.

— Они друзьями были, господин Вельферт и господин Конкон.

— Да, — кивнул я, — это видно. «Этот Вельферт, очевидно, поставил в известность о приходе Конкона тех двоих, кто бы они ни были. За сколько, интересно». — Что эти двое хотели от Конкона? — спросил я. — Вы же подслушивали.

— Да, — ответил украинец, не моргнув глазом, уставясь на меня. — Я точно получу восемьсот?

— Совершенно точно. Вот вам четыре сотни для начала. — Я дал ему четыре сотенных. Он стал разговорчивее.

— В общем, в номере у господина Конкона было много шума. У этих людей были большие претензии к нему.

— Какие?

— Что он девушку не забрал из лагеря. Из какого лагеря, какую девушку — этого я не знаю.

— Так, ясно.

— Но он должен был ее привезти. Это было его задание. Он должен был предотвратить ее встречу здесь с каким-то человеком. Фамилия этого человека… фамилия… забыл. Они часто называли его фамилию, эти двое, которые приходили к господину Конкону, царство ему небесное.

— Постарайтесь вспомнить! — сказал Берти. — Фамилия!

— Милка. Ян Милка, — воскликнул служащий. — Вспомнил! — Он вздрогнул, потому что пьяный портье за его спиной с кряхтением перевернулся на другой бок. Однако храп и свист тут же продолжились.

— Ян Милка, прекрасно, — произнес я. — Значит, с ним девушка не должна была вступать в контакт. И заданием Конкона было это предотвратить?

— Да, мужчины страшно волновались. Этот Милка должен быть важным человеком. Очень важным.