Из химических приключений Шерлока Холмса

Казаков Борис Игнатьевич

Всего интереснее, что заказ на такое «резиновое стекло» был дан полковником Мэрдстоном. Так ли оно ему нужно? Наиболее вероятно, что ему хотелось побывать на заводе, что-то или кого-то там увидеть. Заказ свой он предложил, рассчитывая на заведомую его невыполнимость. И тут он обманулся в своих расчетах. Ральф Коннели заказ исполнил, не сообщая руководству завода тонкости своей технологии. Его-то и надеялся увидеть полковник, убедиться, что это именно то лицо, которое его интересует. Но общение, видимо, не состоялось. Ральф Коннели выполнил заказ, не выразив желания встретиться c заказчиком. Из документов, которыми располагает военное ведомство по англо-бурской войне, стало известно, что майор Мэрдстон командовал подразделением, в котором Эдвард Трент был сержантом артиллерии. Тим Пибоди состоял ординарцем при майоре Мэрдстоне, а Ральф Коннели — офицер соседнего подразделения. Неповрежденными с войны вернулись только Мэрдстон и Пибоди, а другие двое попали к бурам в плен. Все действующие лица, кроме полковника Мэрдстона, обосновались в Ипсуиче. Какие-то счеты, оставшиеся у них после войны, могли иметь место. Отпечатки пальцев Тима Пибоди прямо указывали на него как на злоумышленника. Его узнал швейцар клуба, в котором Мэрдстон имеет обыкновение играть в карты.

Однако, несмотря на столь очевидные улики, версия о его причастности к этому делу отпала, ввиду того что Тим Пибоди к моменту преступления уже три дня находился под замком. Ясно, что отпечатки его пальцев фальшивые, оставленные преступником нарочито. Подобный случай вы, я думаю, помните, Лестрейд, — дело Гектора Макфарлейна, на которого падало подозрение в убийстве подрядчика из Лоуэр-Норвуда Джона Олдейкра. Тогда выяснилось, что Олдейкр жив и здоров, хитроумно обставив свое «убийство». Он тогда переборщил с отпечатками пальцев подозреваемого Макфарлейна. Он этот отпечаток снял с сургуча, который был на конверте, сделав по нему восковой слепок. В деле полковника Мэрдстона такое исключалось. Отпечаток пальца имеется на углу сейфа. Если бы он был на восковом слепке, то последний изогнулся бы под углом и в таком положении остался. Однако отпечаток есть и у косяка двери, после того как нападавший получил ранение. Стало быть, какая-то деформация слепка места не имела. Отпечатки, оставленные пальцем, на котором была перчатка! Они были нанесены на ее поверхность. Этот момент беспрецедентный. Такие перчатки мог изготовить только высокоталантливый специалист по резине. Несомненно, что и ему это стоило огромных усилий, прежде чем он добился успеха. Таким специалистом мог быть Ральф Коннели. Он уже достаточно зарекомендовал себя изготовлением прозрачной резины, толщина которой достигает трех четвертей дюйма. Благодарение богу, что таких специалистов единицы, а скорее всего, он — единственный. Такой инвентарь в руках преступников крайне осложнил бы работу всех сыскных отделений. Создается впечатление, что изготовитель этих перчаток не имел широких планов, сделав их толь ко для данного случая. Вряд ли такому таланту это нужно, он может составить себе состояние и удовлетворять свое научное любопытство, не вступая в конфликт с законом.

Теперь о самом нападении. Оно тщательно подготавливалось. Каков его мотив? Если ограбление, то почему, располагая временем, преступник не вскрыл сейф? Он ожидал прихода полковника. Хотел с ним расправиться? Почему же он тогда просто не зарезал или не удушил его? Почему он прибегнул к такому средству, как хлороформ? Если нужно было усыпить полковника, чтобы он ему не мешал, то все, что нужно-преступнику, он мог спокойно взять до его прихода. Вывод здесь однозначный: он хотел взять что-то, что держал полковник при себе. Ясно, что преступник не хотел убивать полковника. Если искомое находилось в карманах полковника, то совсем не обязательно усыплять его, можно обойтись без этого. Ведь полковник разделся, а одежда его располагалась на стуле. Был лишь один предмет, который он не оставил в одежде. Это пистолет, который он клал под подушку. Преступник завладел им после завязавшейся борьбы. Он чуть не поплатился при этом, но пистолет с собой унес, не только как оружие от преследовавших его лакеев, но и как предмет, за которым он приходил к полковнику. Зачем, он понадобился преступнику, для вас уже ясно. Следователь Глесстон представил это наглядно.

Все это я последовательно излагал Эдварду Тренту, чем и побудил его рассказать подробности. Вот что он мне поведал. В Африке в период войны он командовал батареей в подразделении майора Мэрдстона. Тот отличался крутостью своих поступков и жестокостью к подчиненным, но у начальства он был на хорошем счету. Тим Пибоди, его ординарец, выслуживался перед ним и старался больше своего командира, терроризировал солдат.

— Буры против нас первоначально имели успех и крепко задавали перцу, — рассказывал Трент. — Испортился замок у одного из орудий, и подошедшему тогда Тиму Пибоди я доложил об этом, надеясь, что майор даст соответствующие указания. Но тот на меня разозлился, а когда я стал настаивать, то просто отлупил меня, обозвав трусом и паникером. Майор, появившийся вскоре, всецело его поддержал, сказав, что если я позволю себе еще что-либо подобное, то он прикажет меня расстрелять. О Тиме Пибоди ходили среди солдат слухи, что он, уйдя добровольцем на войну, скрылся от преследования полиции, так как был замешан в каком-то ограблении. В общем, он — закоренелый уголовный тип, но именно такой, какой требовался майору Мэрдстону, для которого прошлое Тима Пибоди, по всей вероятности, не было секретом.

— Далее, — продолжал Трент, — майор приказал немедленно выдвинуть батарею на позицию. Вскоре появилась конница буров, завязался бой. Их артиллерийский огонь обрушился на мою батарею. В самый разгар неисправный замок с орудия сорвало и поувечило обслугу. Конница буров налетела вихрем и всех перебила. Я остался на поле оглушенным. Буры увезли меня в свой лагерь. В полевом их госпитале меня стали лечить, и я довольно быстро поправился.

Через несколько дней в госпиталь доставили тяжело раненного лейтенанта Коннели. Голландский врач Ван-Гуттен извлек из него пулю, чем сохранил ему жизнь. Командующий у буров намеревался расстрелять Коннели, усматривая в нем лазутчика, так как он был подобран не на поле боя, подобно мне, и на нем были резиновые сапоги (рядом была болотистая местность). Врач отстоял Коннели, сказав командующему, что он ранен пулей из английского крупнокалиберного пистолета — сзади. Это смягчило командующего. За Коннели неусыпно ухаживала хорошенькая медсестра-голландочка, и ее стараниями он стал на ноги. Мы до этого не знали друг друга, хотя наши подразделения были соседями.

Всего через два дня после того, как Коннели доставили в госпиталь, англичане провели успешную боевую операцию, потеснив буров. Госпиталь был переправлен в глубь расположения. С Коннели мы остались в плену до окончания войны. Мне, своему товарищу по несчастью, он и рассказал, как случилось, что он попал в плен. Командованию стало ясно, что последний неуспех, обусловлен тем, что у нас нечеткое представление о противнике. Лейтенант Коннели своим командиром был отправлен в разведку. По болотам, через кусты он сумел довольно близко скрытно приблизиться к расположению буров. Не будучи замеченным, он зарисовал схему позиций буров и начал потихоньку пятиться. Вдруг сзади прогремел выстрел, и его ударила пуля. Он залился кровью,

сознание мутилось, подняться не мог. Услышал приближающиеся шаги и, полагая, что это идут его добивать или захватить в плен, замер не шевелясь. К нему подошли, и он услышал два голоса, который были ему знакомы. Пришедшие обшарили его карманы и, решив, что он убит, скрылись. Голос принадлежал майору Мэрдстону и его ординарцу Тиму Пибоди. Если бы Коннели обнаружил, что он еще жив, то его добили бы. Через некоторое время на месте оказался разъезд буров, который и подобрал его. То, что схему бурских позиций майор Мэрдстон унес с собой, оказалось спасительным для Коннели обстоятельством. Мэрдстон же воспользовался ею, как добытой якобы его ординарцем Пибоди, и удар по наименее защищенным точкам буров обеспечил ему через два дня победу.

Коннели был превосходным химиком. После войны он устроился на завод резинотехнических изделий в Ипсуиче, и там его очень высоко ценили. Я, Эдвард Трент, большого образования не получил, но руки у меня была неплохие. Коннели и помог мне устроиться на завод слесарем. Мы с ним время от времени встречались как старые товарищи. Остальных-то мы оба к тому времени растеряли. Однажды я наткнулся на вывеску бакалейной лавки Пибоди и, естественно, залюбопытствовал, он ли это или просто его однофамилец. Оказалось, что именно он, хотя и постаревший. Я постарался себя не обнаружить, а Коннели о своем открытии сказал. Беда в том, что этот проходимец сам меня заметил и, наверное, выследил мою встречу с Коннели. Он и сообщил Мэрдстону, что Коннели не пропал, а работает в Ипсуиче на заводе резинотехнических изделий. Мэрдстон, по всей вероятности, усомнился в этом, ибо полагал, что его выстрел уничтожил Коннели. Чтобы взглянуть на человека, в котором Пибоди усмотрел Коннели, Мэрдстон и прибыл на завод с «идиотским», как он считал, заказом. Но Коннели ему повидать не удалось, а «идиотский» заказ был выполнен, так что ему пришлось его забрать. Работа превосходная, она стоит тех денег, которые вынужден был заплатить за нее Мэрдстон.

Однако Коннели почувствовал, что он не находится в безопасности. Мэрдстон — убийца и, если убедится, в том, что это именно он, будет искать пути к тому, чтобы его уничтожить, дабы не открылось его африканское преступление.

С голландочкой, которая выходила его, Коннели состоял в очень теплой переписке. Она его и известила, что сохранила пулю, которой он едва не был убит. Тогда Коннели и составил план возмездия своему убийце. Создалась возможность отдачи Мэрдстона под суд, но для этого надо было раздобыть его пистолет, с которым он не расставался. Если бы Мэрдстон был осведомлен о таком замысле, то он, конечно же, постарался бы от пистолета избавиться. Но он ничего об этом не подозревал. Я вызвался добыть этот пистолет, хотя знал, что задача крайне трудная. Смущало меня и то, что негодяй Пибоди, также причастный к ранению Коннели и виновник моего несчастья в неудачном сражении, останется неизобличенным. Коннели нашел справедливыми мои рассуждения и сказал, что подумает об этом. А потом он спустя некоторое время принес перчатки, тонкие, вроде хирургических, на которых были отпечатки Тима Пибоди. Раздобыл он их рисунок через обычного пьяницу, которого подговорил сесть в трактире с Пибоди за столик, а затем захватить с собой опорожненную бутылку.

Как он наносил отпечаток на резину, я не знаю, думаю, что и более просвещенные люди в этом не сумеют разобраться. Он сказал мне, что, когда полковника изобличат в преступлении, он, зная об отпечатках своего ординарца у себя в комнате, несомненно, не пощадит его и расскажет, что тот был вместе с ним, когда он стрелял в своего разведчика.

Я был удовлетворен и начал свою немалую и кропотливую подготовку. Но вдруг, неожиданно, из Голландии приехала медсестра, выходившая Коннели. Чувствовалось по всему, что он к ней питает не только благодарность и признательность. О ней и говорить не приходится. Сейчас она прибыла ввиду того, что в ее жизни наступили осложнения. Умер ее отец, оставив значительное состояние. Стечение обстоятельств было таким, что Коннели следовало выехать с ней на континент и вступить с нею в брак. Она производила очень приятное впечатление, и лучшей жены для Коннели я не мог себе и представить. Она и привезла пулю в запечатанной коробочке и свидетельство врача, ее извлекшего. Такая улика, конечно, должна привести к осуждению Мэрдстона, если только у него будет изъят пистолет. Я сказал Коннели, что он может ехать со своей невестой в Голландию, а я доведу наше дело до конца — в этом он может на меня положиться.

Вот таков был рассказ Эдварда Трента. Он предпочел не запираться, видя, что я уже до основного докопался. Он передал мне похищенный им пистолет Мэрдстона и коробочку с пулей, а также свидетельство врача Ван-Гуттена. Я вернулся, зашел к военному прокурору, все остальное вы видели сами.

— А как же Эдвард Трент, — спросил Лестрейд, — и как Коннели, изготовивший такие кошмарные перчатки и симулировавший ограбление полковника?

— Дорогой Лестрейд, — сказал Холмс, — я разделяю ваши убеждения в том, что порок должен быть наказан. Однако главный преступник в этом деле — сам полковник Мэрдстон, и им займется военный суд. Коннели— жертва Мэрдстона, чудом уцелевшая. Он помог изобличить преступника единственно возможными в этом случае средствами. Хотя его подручный — будем так его называть — Эдвард Трент и проник незаконным образом в комнату полковника и даже напал на него, но он его не ограбил и ничего от него не унес, кроме столь необходимой ему улики. Он рисковал жизнью и чуть не поплатился, но никоим образом не преследовал цели убить полковника или нанести ему вред. Он нужен ему был для последующего суда, которого тот вполне заслуживает. Хотя Трент и подделал ключи и треснул полковника по голове, но я думаю, что не следует его преследовать по закону. В случае необходимости он может выступить свидетелем. Что касается Ральфа Коннели, то он — главный пострадавший и истец. А бояться того, что он еще раз изготовит перчатки с чужими отпечатками, нет оснований никаких. В вашем отчете эту подробность следует, я думаю, опустить.

ЗАВОД ХЕТЧИСОНА

Вернувшись откуда-то, мой друг Холмс сказал, что имеет честь передать мне привет от нашего общего знакомого. Я полюбопытствовал, от кого именно.

— У нас с вами было непродолжительное, но, я бы сказал, плодотворное знакомство, когда пришлось выяснить обстоятельства взрыва на крейсере «Портсмут». Это тот морской офицер Смит, который вместе с нами принял столь живое участие в расследовании. Я встретил его сегодня, он осведомился о вашем здоровье и сказал, что будет рад возобновить старое знакомство. Завтра в середине дня он нанесет нам визит.