Из химических приключений Шерлока Холмса
Шрифт:
В Петербурге ею был очень заинтересован приехавший туда немецкий ученый Хладни, широко известный своими работами по акустике. В 1794 году им была выпущена в свет книга о метеоритах, которая и стала тогда объектом ожесточенных нападок со стороны французских ученых. Однако именно эту книгу и можно считать первыми началами метеоритики — немыслимой ранее науки. Вам, наверно, известно предание о том, как английский король Ричард Львиное Сердце, организатор крестовых походов, заключив мир с Саладином, вступил в состязание по добротности своего оружия. Саладин тогда подкинул в воздух шелковый платок и подставил под него свою саблю. Попав на острый клинок, платок распался на две половинки. Мечом Ричарда достигнуть такого эффекта не удалось. А ведь не только меч короля, но и вообще мечи крестоносцев славились как замечательное оружие. У них не было той остроты, что у арабских клинков, но по крепости они были необычайны, а именно это и требовалось
— Простите, профессор, — опять остановил я увлекшегося ученого, — нам не совсем ясно это. Выходит, что никакой крепости у мечей крестоносцев не было, достигался только психологический эффект: воодушевление воинов, суеверно считавших, что само небо за них, раз посылает им свой металл?
— Нет, нет, мистер Ватсон, я уже сказал вам, что они отличались необычайной прочностью. А вот в чем причина этого, выяснилось значительно позже. Дело в том, что «небесный металл» на самом деле не железо, а природный сплав его с никелем. А никакой другой элемент, введенный в сталь, не сообщит ей такой вязкости, как никель. Вы можете, конечно, недоумевать: как же так — сибирский кузнец признал небесный металл непригодным, а задолго до него, оказывается, из него изготавливали великолепное оружие! Совсем не исключено, что здесь суеверие оказало какое-то положительное влияние. Сибирский кузнец не представлял себе, откуда взялся этот металл, а оружейники знали, что у них в руках металл, «посланный небом». Они не просто закаливали его после нагрева, а долго томили в горне, где железо науглероживалось. После этого оно отлично принимало поверхностную закалку, оставляя прочной, вязкой сердцевину изделия.
Ваш первый камень как раз образец такого железа.
— Простите, профессор, — вмешался на этот раз Холмс, — вы сообщаете нам крайне интересные сведения, и мы в высшей степени благодарим вас за них, но почему вы сказали только о первом камне?
— Потому, дорогой Холмс, что метеориты подразделяются главным образом на железные и каменные. Второй экземпляр — образец каменного метеорита. Вас, наверное, интересует, как я так сразу и безоговорочно определил, что ваши камни — метеориты? Для занимающегося метеоритикой столько лет, как я, это не составит груда. Возьмите лупу и всмотритесь в эти включения — мелкие шарики, желваки. Их называют хондрами (от греческого «хондрос» — зерно). Каким путем они образовались, я, пожалуй, не сумею вам ответить — ученые много спорят по этому поводу. Но они — характерные признаки для метеоритов. Ни в одной земной породе их не обнаруживают. Встречаются изредка такие метеориты, в которых не присутствуют хондры. Их так и называют — ахондриты. Но если вы их увидели, то можете не сомневаться — перед вами метеорит.
Вдохновенность, с которой вел свой рассказ профессор Фуллер, передавалась и нам. Однако я отдавал себе отчет в том, что Холмс, очевидно, не затем посетил этого энтузиаста, чтобы слушать популярную лекцию. Профессор между тем продолжал:
— Ученые, занимающиеся метеоритами, знают друг друга, находясь даже в разных странах и континентах. Они извещают друг друга о находках и своих исследованиях. Обширные публикации на эту тему привели к тому, что, образно говоря, каждый зарегистрированный метеорит мы, что называется, «знаем в лицо».
— Вот как раз это, — сказал Холмс, — представляет для нас особый интерес. Я побывал в лаборатории профессора Тредвелла, и там мне по крошкам от каменного метеорита произвели полный анализ состава. Вот его запись.
Фуллер внимательно вгляделся в поданный листок, а потом попросил своего сотрудника принести ему какие-то папки. В них оказалась целая картотека. Он долго перебирал ее, потом позвал к себе еще двоих сотрудников и, протягивая им запись анализа, принесенного Холмсом, торжествующе сказал:
— Вот, полюбуйтесь! Осколок знаменитого Оханского метеорита. Давайте немедленно проведем обследование и запротоколируем всё.
Они очень долго рассматривали метеорит, измеряли его, нюхали, разглядывали включения, все аккуратно записывая. Потом профессор обратился к ним.
— Мистер Холмс, не согласитесь ли вы переговорить с владельцем этого камня, мы очень заинтересованы в приобретении его в нашу собственность. Это требуется британской науке. О цене, я полагаю, мы с владельцем, при его согласии, договоримся.
— Я сообщу владельцу ваше предложение, — сказал Холмс, — но как это он воспримет, я не могу и предположить. Он не относится к лицам, нуждающимся в средствах.
— Охотно, охотно! Его падение зарегистрировано тридцатого августа тысяча восемьсот восемьдесят седьмого года. По месту падения, как это принято в метеоритике, он и получил название — по городу Оханску, в России, в Пермской губернии. Он развалился на несколько осколков, создав целый каменный дождь, который переполошил всех в округе. Некоторые осколки были доставлены в Петербург в Академию наук, а много их осталось у местных землевладельцев или даже крестьян, которые приписывали им целебную силу. Некоторые обломки попали за границу и были проданы их владельцами. Такой обломок есть и у нас. Идентичность химического анализа, столь предусмотрительно принесенного вами, не позволяет в этом сомневаться. Метеорит был крупный и представляет для науки немалый интерес. Очень было бы хорошо собрать все его обломки.
— Позвольте, профессор, задать вам еще один вопрос. Меня интересуют записи, сделанные на камне. Вот видите, их?
— Ах вот вы о чем! Я могу вам сказать, что все это заблуждение. Никаких записей ни на одном из этих камней нет, хотя, конечно, не исключено, что где-нибудь и кто-нибудь иногда мог использовать такой материал. Эти извилистые линии не однажды воспринимались как какие-то записи, что приводило к весьма драматическим последствиям. Библейское предание об избиении младенцев по повелению царя Ирода, полагаю, вам хорошо известно. Падение метеоритов наблюдалось уже тысячелетие, несмотря на то что недавняя наука считала это абсурдом. В одной из древних китайских летописей рассказано о том, что с неба упала звезда, превратившись в камень, на котором было написано о скорой смерти императора. Тот такого пророчества не потерпел и, подобно Ироду, приказал всех жителей местности, где видели падающую звезду, умертвить, а сам камень уничтожить. На родине Оханского метеорита, правда задолго до его падения, произошло нечто подобное. В окрестностях Москвы упал метеорит, и люди «увидели» на нем какую-то запись. Толкователи «расшифровали», что она предсказывает скорую гибель государства. Царствующий тогда Иван Грозный был разгневан до крайности и скор на расправу. Толкователей подвергли жестокой каре, а камень разбили на куски. Всему виной в таких случаях были регмаглипты. Так называют ученые следы на поверхности метеорита, оставленные частицами атмосферы, когда он, раскаленный, проходит через нее. Глядя на них, создается впечатление, что метеорит был сжат какой-то гигантской рукой, оставившей на нем вмятины. Но в воздухе часто случается, что метеорит раскалывается на несколько кусочков. Место раскола вроде как «свежая поверхность», на нее частицы действуют не с момента вхождения метеорита в атмосферу, а несколько позже. Соответственно этому и регмаглипты на такой поверхности менее оплавлены, они более резки и отчетливы, создают впечатление каких-то начертаний, записей на плоскости. Эти следы очень много говорят метеоритоведам. По ним можно установить, как происходит полет, сколько времени, когда произошел раскол, получить много других сведений. Непосвященный же, а тем более суеверный человек принимает подчас регмаглипты на поверхности раскола (как мы говорим — торцовой) за неведомые таинственные письмена.
Горячо поблагодарив профессора Фуллера за интересный рассказ, мы с ним распрощались. Холмс попросил у него разрешение взять с собой на некоторое время протокол обследования камня, обещая вернуть его в самом непродолжительном времени. Профессор согласился и, прощаясь, еще раз напомнил Холмсу, чтобы он переговорил с владельцем камней о возможности их продажи.
Аккуратно завернув камни, Холмс сказал мне, что из незамедлительно следует доставить лорду Беверли, и, наняв кеб, уехал. Я же отправился домой и стал его ожидать.
Вернулся он к вечеру. Я не стал задавать ему лишних вопросов, но он сам сказал мне:
— Вот, дорогой Ватсон, доля правды в утверждениях профессора Фуллера все же есть.
— Я вас не понимаю. Что значит — «доля правды»? Профессор Фуллер — большой ученый, прославленный метеоритовед, обладающий великолепными знаниями. Он, можно сказать, энтузиаст своего дела, просто одержимый. Как мы с вами, дилетанты, можем ставить под сомнение хоть что-то из того, что он нам сообщил?
— Я не о том, Ватсон. Я имею в виду его замечание по поводу того, что случается иногда, что суеверия и предрассудки скорее подвигают к установлению истины, чем наука. В нашем случае аристократический предрассудок лорда Беверли по поводу замеченной татуировки заставил его обратиться ко мне. Не было бы этого «великосветского чванства», все прошло бы, как задумано, аккуратно, без треволнений. Мы с ним договорились: завтра к середине дня он пришлет за нами коляску. Племянник известил его, что к утру будет дома вместе с профессором Бержье. Мы имеем возможность познакомиться с ними. А камни я отвез, и лорд поместил их в свой шкаф, где они находились ранее.