Из моих летописей
Шрифт:
А Мишку совсем развезло.
— Ппеттрр Ле…ксе…ич! Дд…руг! Пп…ей. Нне обб…ижжай! Ппп…ей, ссва…тток!
— Это почему же я «сваток»?
— Как ппп…очч…му? Мм…ая Жжжуч…ка с Рррек… — сом… Ррр…екс ччч…етверро ссу…тток уммм…еня хх… — арчч…ился…
Елина как ошпарило! Только и не хватало, чтобы отпетый негодяй так попользовался Рексом! И Петр Алексеевич — скорей на улицу.
Ну и задал же он жару Прасковье Федоровне!
— Как допустила! Я цепь для Рекса оставил! А ты допустила, что он шлялся черт знает где!
Пошешенька божилась, что везде, везде, даже в колодцах, искала…
Пришел в Порошино престольный праздник. Хозяйки наварили, нажарили, напекли для гостей на целых три дня. В каждом доме набралось гостей «со всех волостей». У одной бабушки Пани гостило немного — дочка с мужем-шофером да двоюродный брат с женой — пожилые колхозники из Крестов. Ну ели, конечно, пили, а потом спали — ни шума, ни скандала, не то, что у других людей, где выпивали лишку.
Очень понравился Елину Прасковьин братеник Никита Нилович — добродушный, еще сильный старик с широкой проседелой бородой. Он пришел с войны хромой, но охоту не бросил. Беседуя с москвичом, он жаловался, что недруги отравили у него собаку.
— Такая славная была остроушка. На всякую птицу шла и белку лаяла. Да на белку наплевать, их и без собаки на перебегах да на слух настреляю. Главное, на птюшек без собаки труба!
К третьему дню праздника гостей в деревне поубыло. У бабки Пани остались лишь Никита с женой да Елин, которому еще рано было ехать в Москву. Лишь сели завтракать, как с улицы донеслась песня, а вернее, рев: деревней брел развеселый Мишка.
Брел и хватался за стены, за изгороди. Раненько же «повезло» ему где-то!.. Рев прервался, — под окном послышался стук.
Прасковья Федоровна отворила окошко:
— Чего ты, Мишенька, стучишь? Нету вина у меня!
Мишка уперся руками в стену и получил таким образом устойчивость. Поодаль, опустив хвост, смущенно моргая, стоял Король.
Ноги у Мишки подгибались, но, хватаясь за стену, он добрался до крыльца, сел на ступеньку. Из окна высунулся бородатый Никита.
— Складный пес, — сказал он Петру Алексеевичу.
— Это еще что «складный»! Добычлив на диво. Мишка с ним всех тетеревов, всех уток выбивает да еще до срока начисто лес грабит.
— Вон он какой, Михаил, скотина губастая! — возмутился Никита. — Миша, — сказал он, — я достану тебе вина, ежели Короля продашь.
— Ппррро…дам! Дд…вай лл…итру — бе…рии Кк… — рля, к ччер…ттовой мма…ттерри!
Сделка намечалась верная. Но где взять сию минуту водку?
— П а нюшка! — шепнул хозяйке братеник. — У нашего Николая гостей еще много. Небось, вина приберег. Выпроси! А я до обеда в магазин слетаю, отдадим!
Пошешенька
Никита Нилович вышел на крыльцо. В руках у него поблескивали посудины. Мишка встрепенулся:
— Ммос…ковв…чка! — и встал, перехватывая руками столб крыльца.
Никита стоял против него:
— Ну как, Миша? Продаешь кобеля?.. Смотри же, Михаил. При свидетелях — при Петре Алексеевиче, при сестре Пане беру собаку за литр вина. Продаешь?
— Чч…го шшу…дишь? Сс…к…зал, пррр…даю! Ввссё!
А Король, стесняясь в чужом месте, лежал, отвернувшись, в сторонке на мураве залуговелого Прасковьина проулка.
— Ну, коли так, давай собаку на привязь.
— Ннне…е! Он сссмм…ии…рреный.
Пес подошел к хозяину, уныло повиливая опущенным хвостом.
— Не укусит чужого-то?
Елин подал в окно Рексову цепочку, Мишка сам зацепил карабин за кольцо ошейника, и оробевшего Короля привязали в сенях.
Лизаров засунул поллитровки в карманы штанов.
— Пп…иду к Ггг…авр…юшке. Ммк у нне…го вссе ккончили…
Праздник отшумел. Но его последствия проявлялись и на следующий день. Поутру за чаем Елин и Прасковья видели в окно, как Мишка с опухшим лицом и ссадиной на лбу брел в Гридино.
— Здравствуй, дед Саша!
— Здорово, Миша!
— Не видал, дедушка, моего Короля? Мы с Гаврюхой вчера крепко долбанули, а кобель куда-то подевался.
— Это, брат, трезвый пьяному не товарищ. Сами пили, а собаку не потчевали, — посмеялся дед. — Он, гляди, домой смылся.
И побрел Мишка мимо затаившихся за окном участников вчерашней купли-продажи. Ничего-то он не помнил!
Однако вечером Михаил заявился к бабке Пане. Вошел, стал посреди избы, лицо злющее:
— Баба Панька! Люди видели, Никита Короля на цепи волок. Быдто на Крестову повел. Так аль нет?
— Так, — сказала бабка медовым голосом. — Дак ведь ты пса продал.
— Что ты брешешь! За сколько ж я, по-твоему, продал?
— А ты, Мишенька родный, не за деньги, за литру вина отдал.
— Баба Панька! — грозно стал наступать Мишка. — Что ты порешь? Да я Короля ни за сто, ни за двести рублей не отдам. Говори, как твой Никитка мою собаку украл? Как ты смела пособлять, змея?
Но Петр Алексеевич подтвердил, что действительно при нем Михаил продал Короля Никите Ниловичу именно за литр московской.
— Обман! Пьяного тут ограбили! Бабка Паня! Петр Алексеевич! Я в суд пойду — будьте свидетели, что Никита пьяного обокрал!
Но Елин отрезал:
— Никакого грабежа нет. Вы по доброй воле при нас, свидетелях, продали собаку. Еще сказали: на хрен мне Король. Я еще не такого сыщу. Какую цену вы назначили, столько вам и дали.