Из морга в дурдом и обратно
Шрифт:
— Я работаю в клинике, занимающейся проблемами космоса, — словно нехотя признался Данилов. — Адреса сказать не могу — служба такая, да потом, вас туда и не пустят.
— Жаль, — опечалился клиент. — Но может быть, вы смогли бы приезжать ко мне домой? Или в офис?
— Увы, должностные инструкции запрещают мне заниматься предпринимательством на законных основаниях, а делать это незаконно не позволяет совесть.
«Иди ты в сауну, — мысленно попросил Данилов. — Если сейчас ты предложишь приезжать к тебе забесплатно из простого человеколюбия, я тебя пошлю… Хотя бы к администратору.
Отправлять зануду к администратору не пришлось: он-таки ушел париться в сауне.
«Вот ведь бывает: и человек вроде культурный, и разговаривает вежливо, и чуть ли не в рот тебе смотрит — так проникся, — и денег предлагает заработать; а вывел из себя не хуже какого-нибудь хама. Но с хамами дело иметь проще. Дал по морде или, хотя бы, веско обозначил это желание — и дело в шляпе. А как быть с вежливыми прилипалами?» — размышлял Данилов.
К десяти часам вечера новички закончились, и началось самое лучшее время — чтения и неторопливых раздумий. Сегодня мысли Данилова были не столько неторопливыми, сколько беспокойными. Владимир настраивался на окончательный разговор с Еленой. Окончательный — незавершающий. Даже в мыслях Данилов избегал слов «завершающий», «заключительный», «последний», хотя и понимал, что их с женой пути уже разошлись в разные стороны.
Данилов собирался получить ответы на все вопросы, а точнее — на один-единственный вопрос: «Что будет дальше?» Если Елена поведет себя уклончиво, он был готов выложить на стол все карты — от выпавшей из сумки ручки до сведений о новом директоре региона.
Час пробил, и Владимиру было ясно, что дальше все только ухудшится.
«Если что — прогуляю завтра ординатуру», — решил Данилов.
На переезд к матери ему хватило бы и трех часов. Час на сборы, час, а то и меньше, на ловлю машины, погрузку, дорогу, разгрузку, час на разбор багажа на новом старом месте. Если повезет, матери в это время дома не будет. Если же не повезет, еще полчаса уйдет на успокаивающую беседу, в конце которой непременно прозвучит пафосно-страдальческое: «Я так и знала, Володя! Я так и знала…» Бр-р-р!
Одно время, на пике своего семейного счастья Данилов надеялся, нет, даже верил какое-то время в то, что Светлана Викторовна и Елена смогли переступить через взаимную неприязнь. Жизнь показала, что он ошибался — не смогли и, скорее всего, даже не захотели. Просто искусно притворялись.
— Искренняя симпатия между невесткой и свекровью невозможна в принципе, — как-то раз сказала Елена. — Просто собственнические инстинкты надо держать в узде, чтобы они не вступали в противоречие со здравым смыслом. Надеюсь, что у меня хватит ума быть такой же терпеливой свекровью, как и твоя мать.
— Из тебя и теща отличная получилась бы, — серьезно сказал Данилов: тогда еще они время от времени говорили о собственных детях.
— Теща — это другое, — нахмурилась Елена. — Там чисто материнский инстинкт, ничего женского.
— Как это? — Данилов не сразу понял, что она имела в виду.
— Дочь не так хочется на всю жизнь оставить рядом с собой, как сына, — пояснила Елена.
— Откуда ты знаешь? У тебя никогда не было дочери.
— Данилов!
Елена редко вспоминала о своих родителях, которых уже не было в живых. Данилов никогда не приставал с расспросами, но по отрывочным фразам, полунамекам и недомолвкам, иногда весьма красноречивым, догадывался, что отношения любимой женщины с ее родителями оставляли желать лучшего.
Салоны ночных автобусов всегда казались Данилову немного волшебными. Темно, просторно, свет уличных фонарей отбрасывает причудливые тени. Только сейчас, глядя на присыпанные снегом ветви деревьев, он ощутил приближение Нового года. Но близость праздника не радовала, напротив, была в ней какая-то обреченность. Вот и еще один год, в начале своем преисполненный самых радужных надежд, подошел к концу, а к лучшему ничего не изменилось. Наоборот — все стало хуже.
Кроме Данилова в салоне сидели двое мужчин — пенсионер в кроличьей шапке на одном из передних сидений и молодой человек в дубленке у средних дверей.
«Если первым выйдет дед, то все у нас будет хорошо, — загадал Данилов. — Если парень — то, значит, не судьба».
Первым вышел Данилов. Оба невольных участника его гадания поехали дальше. Этот знак можно было расценивать как указание на то, что чаши на весах судьбы еще не склонились ни на одну из сторон. Самое дурное, в сущности, предзнаменование — это неопределенность.
На подходе к дому Владимир смалодушничал — подумал о том, что если Елена с его появлением начнет, как повелось, притворяться спящей, то он не станет начинать разговора, — но опомнился и сказал себе: «Не увиливай.
Притворяться — это одно, а спать другое».
Елена не спала — читала на кухне книгу; вышла поздороваться, поинтересовалась, будет ли Данилов ужинать, и, пока он был в душе, приготовила бутерброды с сыром и маслом.
— Чай или кофе? — спросила она, увидев Данилова, одетого в махровый халат.
— Чай, пожалуйста, — Данилов достал из холодильника бутылку водки, а из шкафчика — красивый хрустальный стакан, по-удобному емкий: на сто тридцать миллилитров.
Разумеется, на водку Елена посмотрела неприязненно, но промолчала.
Данилов залпом выпил первую чарку и предусмотрительно налил вторую — пусть будет под рукой во время разговора. Откусил от бутерброда, пожевал, проглотил и скомандовал себе: «Теперь или никогда».
Елена поставила перед ним чашку с плавающим в кипятке пакетиком и несколько раз подергала за ниточку, помогая напитку потемнеть. Этот жест заботы, пусть даже и машинальной, тронул Данилова чуть ли не до слез.
— Сядь, — попросил он, преодолевая спазм, внезапно подкативший к горлу. — Давай поговорим.
— Давай, — согласилась Елена, села, подперла руку щекой и приготовилась слушать.
— Я все знаю, — продолжил Данилов. — О тебе и о Калинине…
Елена была поистине великой актрисой: она поиграла бровями, сверкнула глазами и, превосходно разыгрывая удивление, спросила:
— А при чем тут Калинин?
— При том, что у вас с ним роман! — выпалил Данилов, сверля взглядом неверную спутницу жизни. — Со всеми полагающимися радостями.