Из пережитого
Шрифт:
– - Какого спасения?
– - переспросил я.
– - Ну какого, награды в будущей жизни за хорошую жизнь, за все муки наши и надежды.
127
– - Много у нас с тобой этой хорошей жизни, -- возразил Тугбаев, подсаживаясь рядом, -- есть за что и награду получить?
– - Нет вообще-то, -- поправил его Романов, -- есть жизнь вечная, загробная, или это только бреховня поповская?
– - А ты говори, да не проговаривайся, -- оборвал его взводный Пермяков, -- а то и тебе капитан голову отрубит своей шашкой...
– - А вы не кляузничайте, -- в свою очередь оборвал его Тугбаев, -- не люди мы, что ли?
– - А ты нам не мешай своими угрозами, -- вспылил Романов, -- это вопросы не службы, а души человека, каждому в своей вере разобраться хочется: вечна жизнь у Бога, или все суета и тлен?
– - А если Христос не Бог и не воскрес, -- лукаво спросил Пермяков, -- за что же Его тогда почитают и преклоняются?
– - А ты, Новиков, понимай, зачем это он тебя спрашивает: он, как фарисей, еще спросит: позволительно ли платить кесарю?
– - сказал добродушно Тугбаев, давая сразу понять всем, что он сам на моей стороне, а не за Пермякова.
Я разъяснил, что <...> чтить Христа и учиться у Него нужно, ибо Он принес людям такой закон, или учение о жизни no-Божьи, живя по которому, люди не только не стали бы убивать, насиловать и грабить и обманывать друг друга под разными соусами и вывесками, но и просто обижать и ненавидеть, так как все люди равноправные сыны Бога и все одинаково ему повинны. А дорог Он нам за ту жертву собой, на которую Он пошел совершенно добровольно для подтверждения правильности своего учения, а на это бывают способными лишь только избранники судьбы, а не такие как мы с вами. Если бы Христос дорожил больше, как мы, своей телесной жизнью, а не своим учением, Он мог бы избежать ареста, мог бы и оправдаться и на суде, но Он, как вы знаете, и не пытался оправдываться, и не бежал от ареста.
– - Правильно, Новиков, и моя душа любит Христа как за нас пострадавшего, а только мы-то трусы и продажны, ни за какой закон не пойдем на смерть. От отца с матерью, от Бога отречемся, лишь бы свою шкуру спасти, -- сказал взволнованно рядовой Красноперов (он тоже был и развитой и грамотный).
– - Как же не пойдешь? Пойдешь!
– - перебил Тугбаев торжественно.
– - Вот будет война, пошлет царь, и умрешь за него и отечество!..
128 .
– - Брось, Тугбаев, -- сказал просительно Романов, -- мы говорили про душевное, про Божеское, я хочу знать о вечности, о будущей жизни, а ты тоже мешаешь и на солдатский устав поворачиваешь, или он тебе не надоел за пять-то годов?
– - По приказу-то все пойдем, -- оживился рядовой Ефремов, -- потому куда же тебе деваться? Не пойдешь -- верная смерть, а пойдешь -- можно в кустах просидеть, либо ночью в плен убежать. А объяви о добровольности -- пожалуй, и воевать некому будет. Душа-то человеческая никакой войны не принимает, она хочет жить, а не умирать.
– - Вот, -- говорю, -- Христово-то учение в том и есть, главное, чтобы не делать того, что душа не может принять, и лучше самому погибнуть от насильников, а только бы не быть в их числе.
– - Да, тут загадка мудреная, -- сказал Тугбаев, -- подай, Господи, да тебе, Господи, мы можем петь, а на жертвы ради веры в Христа никто не пойдет, и никто этому не учит. Научили нас попы молитвы читать да в церкву ходить, а про Христовы законы и не разъяснили. А этак ведь и евреи молятся, и татары и штунда всякая, и все поют
Я сказал, что правой веры и быть не может, если нет жизни хорошей и правой, что правая вера познается праведной жизнью; и если жизнь дурная: грубая, пьяная, воровская, насильническая -- причем тут слова о правой вере? "Вера без дел добра мертва есть", так и апостол говорит. А теперь, говорю, слушайте о главном: о жизни вечной, или будущей.
В прямом смысле об этом люди ничего не знают, как не знают ничего и об окружающей нас тайне жизни и мира, и тайне жизни и смерти, и все их знания об этом со всей их наукой равны одной сотой а остальные девяносто девять сотых от них скрыты. А раз так, то кто же может, не солгавши, сказать, что в этой огромной тайне скрытого нет иных возможностей жизни, кроме той, какую мы чувствуем в своем теле? Никто этого сказать не может!
Второе -- это безудержная жажда к правде, к справедливости, заложенная в человеческом сознании и совести. То самое сознание, которое упорно верит и хочет этой правды, и томится, и тоскует, когда вместо нее видит кругом насилие, злобу, грабеж и ненависть. Если бы я спросил вас в отдельности каждого, хочет он этой правды в будущем, в вечности, хотя бы ему пришлось чувствовать там
129
и осуждение за свою пакостную жизнь здесь, или хочет просто полного уничтожения со смертью тела, -- я уверен, что все вы скажете: хочу этой вечности и правды, о которой тоскует душа даже разбойника и злодея. Ну как, по-вашему, верно?
– - Пущай меня Господь судит и наказывает, а только я хочу новой жизни и нового воскресения ради этой правды и вечности, -- сказал добродушно Тугбаев. И сказал так искренне и просто, что никто не возразил ему шуткой. Все настроились очень серьезно и стали вздыхать. Уж если разбойник на кресте поверил и покаялся, а нам-то чего страшиться, Господь простит и помилует.
– - Я непременно хочу жить вечно, понимать Бога и видеть Его правду, -- подтвердил Красноперов.
– - Этак и все хотят и желают, -- вставил простодушно ефрейтор Стерхов, -- всем правды и живота хочется, душа этого просит, а то, чтС мы тут, живем в потемках и едим друг друга. Ишь, у нас какая правда: за рюмку вина готовы голову отрубить! Нешто в этом есть какая правда?
– - А вы думаете наш капитан не желает этой правды и вечности, он, поди, больше нас мучится за свою пьянку, -- сказал Тугбаев.
– - Вот если бы он это слышал, непременно к нам бы присоединился. Также и генералы, и начальство разное. Ведь это все наша обряда на них, а на деле все голые родятся, и все человеки равные, и все душу имеют...
– - Смотри, Тугбаев, -- засмеялся Романов, -- не пришлось бы и тебе отрубить голову вместе с Новиковым, ты что-то нынче как дите малое.
Тугбаев побледнел, растерялся и не сразу опомнился.
– - Пущай отрубают, -- сказал он полушепотом, -- лишь бы самого не приневолили другим отрубать!
– - Ну, вот, -- говорю, -- раз никто умирать не хочет и душою, как и телом, в том числе и любое начальство, -- в этом и есть верный признак бессмертия души. Умирает все, что подлежит тлению, а душа тлению не подлежит, так как она не от земли и глины, а от Духа Божия.