Из пережитого

Новиков Михаил Петрович

– - Кому это нужно, -- передразнил он меня, -- это нужно государству! Для государственного порядка нужно!

– - Глупости это, Михаил Михайлович ты городишь, -- говорю.
– - Министерство внутренних дел не катехизисом

146

руководствуется и вряд ли в таких крещениях нуждается, там дороже всего оброки ценят: платишь -- значит, и хорош...

– - Так не дашь крестить?
– - запальчиво кричит Михаил Михайлович.

– - Не дам, -- говорю, -- и потому, что ты с сердцов утопить его можешь, и потому, что ребенок вырастет и недоволен будет. Пускай тогда сам

делает, как хочет, а то вот, -- говорю, -- меня крестили, а теперь пристают: почему я Богу не молюсь, в церковь не хожу, так потом и к нему приставать будут. А будет некрещеный -- никто приставать не станет.

Уходя от меня, Михаил Михайлович на этот раз грозил мне острогом, Сибирью и опять называл антихристом и христопродавцем. Весь он был в грязи, и встречные крестьяне только вздыхали и покачивали головой, глядя на своего духовного отца.

Становой, в свою очередь, всякий раз, приезжая к нам, спрашивал меня, какой я веры? Я вперед принимал это за шутку и не отвечал. Но в следующий раз, он опять ставил этот же вопрос, а на мой вопрос, почему он это спрашивает, он наконец открылся, что он имеет бумагу из консистории, которой поручается ему расследовать: какая новая секта появилась у нас на Дивисилке и к какому толку мы себя относим?

Я сказал, что мы совсем бестолковые и не затем отпали от одной веры, чтобы присоединяться к другим. Мы просто сами по себе...

– - Ну как-так сами по себе, -- возражал становой, -- таких у нас в государстве нет, а непременно все какое-либо название имеют. Ну там католики, магометане, жиды, баптисты, евангелики, или еще какие, надо же нам знать: кто как верует?

– - Да вам-то что за дело, -- говорю, -- кто во что верует, что вы ко мне пристали, как слепой к тесту?

– - Как что за дело, -- горячится становой, -- черт вас тут знает, какую вы новую веру придумали, а может вы скажете, что и начальства не надо, и становых тоже?

– - А разве уж и такая вера есть, чтобы в начальство не веровать?
– - спрашивает Цингер со смехом.

– - Есть, -- с ужасом говорит становой, -- всякая сволочь в подполье развелась, а потому нам и важно на всех ярлык навесить, чтобы заранее знать, кто опасен и кто нет. Если кто, скажем, штунда, так штунда; молокан -- так молокан; беспоповец, так беспоповец, марксист -- так марксист, так мы и знать будем, -- миссионеры всех

147

разберут: кто каков -- а вот об вас что написать, мы затрудняемся...

– - Нам писать ничего не надо, -- говорит Цингер, -- а если вам нужно -- пишите, что Бог на душу положит...

– - Ну, мы вас в штунду не отнесем, -- смутился становой, -- я запишу вас в толстовцы, надеюсь, спору не будет?

– - Хоть в магометане пишите, бумага все терпит, -- смеясь веселым смехом, говорит Цингер.

– - Я и сам смеюсь на такие вопросы, -- вторит Александр Степанович (так звали станового), -- и сам понимаю, что все это недостойно и глупо, а что я поделаю, раз из губернии бумагу пишут!..

И стоило приставу окрестить нас этим именем, как через какие-нибудь 2--3 недели во всей округе нас стали величать толстовцами.

ГЛАВА 32. ПОТУГИ

И. В. ЦИНГЕРА

Как я ни старался собственным примером втянуть в крестьянскую работу Ивана Васильевича Цингера, но он все время лытал от работы и не делал в ней никаких успехов. Когда, к примеру, мы стали возить навоз и он стал накладывать его вилами, то через какой-нибудь час весь раскисал и начинал ругаться на то, что до сих пор не могли придумать как-нибудь или разрезать его на мелкие куски, или поднимать рычагами, чтобы не нести такого тяжелого труда, отрывая его руками.

– - Ну разве это не дикость, не бессмыслица?
– - говорил он возмущенно, -- так раскапывать его вилами и отрывать, как чертову бороду? Уж наверное ни немцы, ни американцы этого не делают!
– - Мы с женой с его рассуждением соглашались, но пока что, говорили, что пока все же навоз-то накладывать нужно, раз нет для этого других приспособлений. Он с досадой бросал вилы, притаскивал рычаги и делал попытки поднимать рычагом прямо от земли, весь пласт, но, конечно, кроме смеха, из этого ничего не выходило, он понимал это сам и, ругаясь, уходил с работы. Делала безуспешные попытки с этим и его жена.

Во время навозной возки нужно было особенно рано вставать, но мой Цингер никак не мог делать таких подвигов и продолжал бранить свое барское пузо. Чтобы побороть себя в этом, он ложился спать на голых досках, но и это не действовало, и на досках храпел до 8 часов беспробудно. Для этой же цели он заставлял обливать себя водой, стрекать крапивой, но все ничего не выходило. Его

148

жене, Екатерине Алексеевне, было за него стыдно, и она однажды сказала: "И охота вам, Михаил Петрович, так самому себя мучить? Куда торопиться, можно выспаться, а потом и работать часов с девяти". В это время моя лошадь от облепивших ее оводов сорвалась с привязи и в запряжке вбежала во двор.

– - Смотри, говорю я ей, сейчас еще 8 часов, а уже от оводов хоть бросай возку, а как же мы будем работать в обед? Не от радости, -- говорю, -- мужики встают в 4 часа, а сама работа этого требует.

Вперед мы установили очередь на кухне, и его жене через день надо было тоже мыть посуду и убирать кухню. Конечно, мы пришли к господам, а не они к нам, нам пришлось подчиняться их режиму насчет тарелок, но когда его жене пришлось мыть кучу посуды, она сразу увидала, как много лишней работы от этих тарелок и согласилась, что лучше наливать всем в одну чашку, как в деревне, и тогда будет гораздо меньше работы на кухне.

За пахоту он брался охотнее, но, пройдя 3--4 круга, снова начинал рассуждать: "И почему не могут придумать плуга с сиденьем, чтобы не надо было все время ходить за плугом, ведь этак к вечеру без ног останешься". А когда я заставлял его боронить и на поле никого не было, он садился верхом и так и ездил взад-вперед по пашне. Лошадь, по прозванию Комарь, была мала ростом, и он, сидя на ней, недоставал немного до земли ногами; но случайный прохожие все же видели его за такой работой, и в деревне смеялись над ним от души, выговаривая и мне: почему мой ученик верхом боронит?