Из-под пяты веков
Шрифт:
– У меня тоже есть хорей, – показал Яшка свой.
– Тьфу! – плюнул еще раз Ефим и начал колотить зады ни в чем не повинных собак. Те
завизжали, рванулись – только снежная пыль полетела из-под собачьих ног.
Лениво побежали собаки: устали.
– Надо отдых собакам дать! – крикнул Яшка деду.
Ефим ткнул хореем вперёд:
– Поднимемся вон на ту гору – тогда отдохнем.
Гора близко. Но подъем на гору длинен и местами крут.
Соскочили седоки
У собак вывалились языки: собакам жарко.
Жарко и людям от ходьбы в гору. Сбросили сюмы. Высвободили руки из рукавиц.
– Егэ-э! – кричат на собак и замахиваются хореями.
Жалобно взвизгивают собаки и одолевают, наконец, утомительный подъём.
Ефим воткнул в снег свой хорей. То же сделал Яшка.
Собаки повалились на снег, тяжело дыша.
Ефим отвязал мешок с хлебом.
– Надо поесть немного. Половину пути прошли, а то и поболе.
– Я пить хочу, – сказал Яшка.
– Пей. Или бутылку с водой дома забыл?
– Нет, я чаю хочу.
– На чём чайник согреешь? Снег не загорится ведь.
– Я положил на свои сани четыре полена.
– Но?! Тогда греть будем. А на Карской дров хватит. Плавнику там сколько хочешь. У
меня запасено там в одном месте. Так положено, чтобы снегом не сильно забило. Около дров
там и чум поставим.
Яшка достал сухие поленья, а Ефим набил чайник снегом, развёл на железном листе
огонь.
Скучно сидеть без дела. Особенно, когда есть и пить хочется. И Яшка нашел себе дело:
взял у Ефима бинокль и начал рассматривать окрестности.
Посмотрел на восток – снег. На север – снег. На запад, откуда приехали, взглянул – тот же
снег. На снегу ни единого темного пятнышка. Никаких признаков жизни. Но Яшка был
доволен и тем, что видел.
– Хорошо! – говорил он, глядя в бинокль. – Далеко видно. На высокой горе стоим. Много
маленьких гор видно.
Повернулся лицом к югу и опять прилип глазами к биноклю. Посмотрел секунду-другую
и вдруг весь напружинился.
– Олени, дед! – сказал тихо, но обжигающе.
– Но?!
– Олени... Апой, сиде, неар, тет, самлянг, мат, сиу, синдет... Хабею. Хабею ты1.
Ефим бросил возню с чайником: до чайника ли, когда дикари рядом! Взял у Яшки
бинокль.
– Правда, девять. Не чуют нас и не видят. Еду себе добывают. Далеко от нас.
– А собаки усталые.
– То ничего. Собака – она, как завидит зверя, забывает об устатке. Худо то: на широком
месте ходят. Подойти трудно. Да они сами, кажется, сюда идут? То хорошо бы, как бы зашли
вот тут, в эти угорышки. С маху бы мы их окружили.
–
Потом я буду греть – ты смотри.
– Хорошо, хорошо! То все хорошо: ветер на нас, они нас не учуют.
Подбавив несколько раз снега в чайник, Ефим закончил, наконец, кипячение. И опять за
бинокль, на смену Яшке.
– Ты пей. Я погляжу.
Выпил Яшка чашку. Кусок хлеба съел. Не терпится, тащит из рук у Ефима бинокль.
– Дай я... Пей...
Наскоро проглотил Ефим два стакана. Третий стал наливать.
– Побежали! Побежали! – закричал Яшка.
Ефим бросил чайник. Выхватил у Яшки бинокль.
– Испугались чего-то. Бегут на нас прямо. Увидят – уйдут тогда... Под горку, под горку
пошли. Не видно стало.
Оторвал Ефим бинокль от глаз. Яшку за плечо ухватил:
– Вот как сделаем: ты за ту горку поезжай, а я – за эту. Идут прямо. Пойдут между этими
горками. Нам надо с горы уйти на те горки. С горок будем в них стрелять. Скорее!
Подняли отдохнувших немного собак. Разлетелись в разные стороны: один – на
западную сторону под гору, другой – на восточную. Потом оба повернули к югу.
Колотится в груди у Яшки сердце. Молча бьёт он собак хореем. Сдавленным голосом
понукает их.
Вот и та гора, на которую указывал дед.
Оставил собак около вершины, а сам, пригибаясь к земле, на вершину побежал.
Лёг там на брюхо. Положил перед собой около десятка боевых патронов.
Оленей не видно ещё. Не видно и Ефима.
А сердце колотится – тук-тук, тук-тук...
Минута, другая прошла – нет оленей.
Одолевают сомнения: свернули? остановились?
Осторожно оглянулся назад: ничего не видно.
Идут минуты, а оленей всё нет.
Пальцам от железа винтовки холодно стало. Положил винтовку на снег. Спрятал пальцы
в рукавицы. Глаз не отрывает от юга: с юга должны показаться олени.
И олени показались. Но побежали они тихо, как будто по обязанности или как будто
усталые.
– Это лучше, что тихо, – шепчет про себя Яшка, – лучше целиться.
Впереди шёл один олень – самый крупный из всех.
1 Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь... девять. Девять оленей. Ты – олень.
– Хор! – определил Яшка.
За хором бежали три оленя в ряд, как в запряжке. Остальные пять бежали неровно,
врассыпную.
– Буду стрелять в трёх, – решает Яшка. – Хорошо попадет – зараз двух, а то и всех трёх
убью.
Так и сделал: когда подбежали олени, выстрелил в тройку.