Из рода Караевых
Шрифт:
Летом 1954 года деревушку постигла беда. Несколько недель подряд во всей округе бушевали небывалые ливни, они переходили в снегопад, а потом снова в хлесткий, сильный холодный дождь. Старухи уверяли, что наступил конец света и что дождь — это не дождь, а всемирный потоп; пастор советовал молиться и уповать на милость божию, а кое-кто утверждал, что этот циклон — последствия испытаний американской водородной бомбы в Тихом океане. Дунай вздулся, пожелтел и наконец, прорвав последним яростным штурмом дамбы и валы, затопил всю долину. Разлились и его притоки. Огромные пространства плодородной земли с городами
Деревушку, в которой жил Иоганн Кюхель, тоже затопило. Люди спасались на крышах домов и на высоких деревьях.
…Было мрачное, холодное утро. Дождь ослабевал, но эскадрилья тяжелых набухших облаков продолжала свой стремительный, зловещий полет. Иоганн Кюхель, Марта и мельник Кранцфельд, продрогшие, полуживые, скорчившись, сидели на крыше церкви среди других жителей деревни, которых загнало сюда великое бедствие.
Вторые сутки ожидали они помощи, с ужасом наблюдая, как невысокие злые волны разлива уносят плоды их долголетнего тяжелого труда. Жалобно мычали, блеяли, лаяли и ржали тонущие животные, громко плакали голодные, напуганные дети, стонали старики и старухи. И все же эти надрывающие душу звуки не могли заглушить ровного, то утихающего, то усиливающегося плеска падающего в воду дождя.
Вдруг новый звук ворвался в эту печальную какофонию. Это был веселый, сильный перестук моторов.
Люди на крыше вскочили, стали вслушиваться. Да, это стучат моторы! Значит, идет помощь. Спасение!..
Одни, упав на колени и подняв руки к разверзшимся небесам, громко благодарили бога, другие просто кричали от радости, размахивая палками и шляпами. Сквозь мутную белесую пелену дождя уже можно было различить странные, ни на что не похожие силуэты.
Всмотревшись, мельник Кранцфельд крикнул:
— Это русские идут! На своих амфибиях!..
На крыше поднялась радостная суматоха, и никто не заметил, как Иоганн Кюхель, услышав крик мельника, вздрогнул, втянул голову в плечи и стал быстро-быстро карабкаться по крыше вверх. Потом он лег и замер, с ужасом глядя на подплывающую амфибию с русскими солдатами на борту. Амфибия остановилась, и советский офицер, молодой человек, почти мальчик, с румяным озябшим лицом, в потемневшем от дождя плаще, поднялся и громко, так, чтобы на крыше слышали, крикнул по-немецки:
— Я — лейтенант Советской Армии Макар Голубев. Слушайте меня. Все будут спасены. Только — без паники!..
Мельник Кранцфельд сейчас же подполз на брюхе к краю мокрой крыши. Он хотел первым спуститься вниз по водосточной трубе, но русский офицер остановил его властным окриком:
— Сначала женщины и дети!
Действуя быстро и ловко, советские солдаты установили привезенные ими лестницы, взобрались на крышу и на руках стали опускать в амфибию ребят и женщин.
Маленький мальчик, сидевший на крыше с перепуганным насмерть щенком на коленях, громко заплакал, когда молодой белобровый русский сержант хотел взять его на руки: мальчик боялся не за себя, а за щенка. Он решил, что собачонку оставят на крыше. Но сержант энергичным жестом показал мальчику, чтобы тот покрепче держал щенка. Потом он осторожно, словно хрупкий сосуд, одной рукой прижал к себе ребенка с собакой и бережно спустил в амфибию свой двойной груз.
Когда
— Я, товарищ лейтенант, на всякий случай буду дедушку страховать… а то как бы этот «гусар» не перешел в другой род войск — в подводники.
Предосторожность сержанта оказалась не лишней, потому что на середине лестницы у «гусара смерти» закружилась голова, он покачнулся и наверняка бухнулся бы в воду, если бы Даниленко, спускавшийся сзади, не поддержал старика своей крепкой рукой. Наконец все оказались в амфибии, и лейтенант Голубев уже собирался скомандовать отплытие, как вдруг заметил прижавшуюся к крыше плоскую фигуру Иоганна Кюхеля.
— Стоп! — сказал лейтенант. — Там еще один остался.
Тогда мельник Кранцфельд, покосившись на сидевшую рядом с ним безмолвную, ничего не замечавшую, как бы окаменевшую Марту, подобострастно улыбаясь, шепнул лейтенанту:
— Не стоит из-за него беспокоиться, господин офицер. Это дурачок, совсем ненужный человек. Он… сам… как-нибудь… Едемте скорей!..
Лейтенант Голубев так посмотрел на мельника, что тот весь съежился и отвел глаза.
— Сержант Даниленко! Снять человека! — скомандовал лейтенант.
Марта очнулась, тихо сказала:
— Спасите его. Это мой муж!
Белобровый сержант скинул с себя сапоги, сказав, что «босиком будет способней», быстро залез на крышу и, пригнувшись, стал карабкаться по ее скату, приближаясь к Иоганну Кюхелю. Тот уже стоял во весь рост, и вся его дрожащая тощая фигура выражала страх.
Вот Даниленко оказался почти рядом с ним, протянул ему руку. Но Иоганн Кюхель сделал шаг в сторону, потом стал быстро спускаться вниз. Даниленко спускался следом за ним, крича по-русски:
— Куда ты, геноссе? Убьешься, дурень!.. Обожди!..
Потом сидевшие в амфибии люди увидели, как бедняга, словно петух, отчаянно взмахнул длинными руками-крыльями, как бы собираясь перелететь с одной крыши на другую, и вдруг тяжело рухнул вниз, в воду. Мгновенно классической «ласточкой» Даниленко кинулся туда же, в кипящий желтый водоворот. Он вовремя подплыл к захлебывающемуся австрийцу, уносимому сильным течением и уже терявшему сознание, и схватил его за волосы. С амфибии ему бросили спасательный круг. Не прошло и десяти минут, как их обоих втащили на борт плавучего броневика.
Русские солдаты бережно уложили Иоганна Кюхеля так, чтобы голова его оказалась на коленях Марты. Мокрые, спутанные волосы Иоганна прилипли к его бледному лбу, нос заострился, глаза были закрыты. Он казался мертвецом. Но вот он открыл глаза, и всех поразила непривычная осмысленность его взгляда.
— Выпейте! — сказал ему лейтенант Голубев, протягивая фляжку. — Это русская водка. Вам полезно!
Иоганн Кюхель схватил руку Голубева с фляжкой и прижал ее к своей груди, потом, приподнявшись, сделал глоток, сморщился, улыбнулся и снова опустил голову на колени жены.