Из сборника "Рассказы о путешествиях"
Шрифт:
Месье Рапу грозно защелкнул дверь на замок.
С трудом держась на ногах, я спустился вниз, пересек Тильзитскую [102] улицу и направился к очередной триумфальной арке.
Garcon! Un antrecte! [103]
Глубоко в Булонском лесу на пересечении двух труднодоступных второстепенных дорог находится маленький, неприметный ресторан, часто посещаемый лишь местными обитателями. Каждое воскресенье он буквально лопается от посетителей,
102
Тильзит — город в Восточной Пруссии, где в 1807 г. был подписан мир между Наполеоном и русским императором Александром I, по которому Россия присоединилась к континентальной блокаде Англии (прим. пер.)
103
Garcon! Un antrecte! — Официант, антрекот! (франц.)
Атмосфера там царила столь простодушная и так по-настоящему она меня очаровала, что я проявил преступное легкомыслие ко всем предупреждениям сыча Липсица и уселся за стол, стоявший посреди ресторана, оказавшийся, как по волшебству, совсем пустым. Я непринужденно опустился на стул (он оказался одним-единственным), вытянул свои уставшие члены и не без удовлетворения отметил, что я в относительно короткий срок полностью освоился с французской жизнью. Затем я подхватил меню, пробежал его тренированным взглядом и остановился на антрекоте.
"Garcon! — крикнул я на самом лучшем своем французском. — Un antrecte!"
Официант с аристократически недоброжелательным выражением лица и семью составленными друг на друга тарелками в руках прошмыгнул мимо, даже не заметив меня. Я подождал, пока он снова не промчится мимо стола в противоположном направлении:
— Garcon! Un antrecte!
По крайней мере, в этот раз Аристократ удостоил меня беглым взглядом, но не более. Я вычеркнул его из списка своих друзей. К тому же его коллега, носящий пушистые усы, выглядел более обещающе:
— Garcon! Un antrecte!
Приглашенный — кроме пушистых усов он носил еще большее, чем его предшественник, число тарелок — молча исчез в толпе.
Теперь уже я немного забеспокоился и спросил себя, не попал ли я в самый час пик.
Вокруг меня большая часть населения Парижа с видимым удовольствием решала проблему воскресного питания. А мне, что же, отказывать себе в этом решении?
Как только я снова увидел Аристократа, я вскочил и загородил ему дорогу:
— Garcon! Un antrecte!
Он пробежал по мне. Он не обратил на меня внимания, как будто меня и не существовало. Я был невидимым.
"Липсиц!" — билось у меня в голове, пока я с трудом поднимался с пола. Разве не говорил мне Липсиц еще в Израиле, что турист — не человек? Видимо, это надо было понимать буквально. Но я уже, вероятно, был мертв и не понимал этого…
Голодное рычание из области моего желудка вернуло меня обратно в реальность. Когда Усатый снова прошел мимо моего стола, я схватил его за полу
— Garcon! Un antrecte!
— Сию минуту, — ответил он и сделал отчаянную попытку выкрутиться из моего двойного нельсона [104] . Но я даже не покачнулся. Я задал ему вопрос, который занимал меня уже изрядное время:
— Почему вы ничего не даете мне поесть?
— Это не мой столик! — он сопроводил свою справку мощной подсечкой против моей голени.
Я выпустил его. Если это не его столик, то у меня нет никакого права его удерживать.
С новым рвением я подступил к Аристократу, пытаясь сквозь громкий шум ресторана привлечь его внимание и движениями корпуса блокировать ему путь. Но он снова прошел по мне.
104
нельсон — вид захвата в вольной борьбе.
Тут во мне заработал дух исследователя. Я изобразил — хотя и примитивно — падение. Когда он в следующий раз, неся изрядный груз десертов, попытался продраться сквозь теснину мимо моего стола, я вскочил, толкнул свой стул ему под ноги и отсек ему дорогу молниеносным обходным маневром спереди.
Как обелиск возвышался я перед ним. Ему уже не совершить побег:
— Garcon! Un antrecte!
Он попытался начать стратегическое отступление, однако пути отхода были непроходимы из-за моей баррикады.
— Месье, — сказал он и смерил меня убийственным взглядом. — Это не мой столик.
Я понял. Наконец-то я понял. Это и было причиной, почему этот стол, как по волшебству, оказался совсем пустым. Это был ничейный стол на границе между двумя державами, забытый форпост на краю пустыни, где по ночам лишь воют шакалы, да изредка появляются физики-атомщики.
Инстинктивно я заглянул под этот стол, не лежит ли там пара скелетов.
Снова привиделся мне мудрый сыч Липсиц. Я же турист. Я отверженный. Что с меня взять? Мной легко овладела так хорошо известная психологам, первобытная потребность.
— Я твой, твой душой и телом, — шепнул я на ухо Аристократу, который случайно отдыхал, похрапывая, рядом со мной. — Я принадлежу тебе весь, я встаю под твое знамя, я…
— Оставьте меня в покое или я вызову полицию, — прошипел Аристократ и исчез в западном направлении.
Я принялся плакать. Нет ничего хуже одиночества. "Эфраим, — говорил я сам себе, — ты должен что-то предпринять. Ты должен свести хоть с одним официантом настоящее знакомство, иначе ты прекратишь свое существование!".
Из последних сил я вскочил и махнул Усатому, который в процессе доставки восхитительно пахнущей птицы пробегал мимо:
— Garcon! L'addition! [105]
Усатый бросил на меня взгляд, из которого ясно следовало, что он на этот жалкий трюк и не думает покупаться, и ускорил свой бег.
"Если бы я сейчас, — подумал во мне фашист, пока я с ненавистью смотрел Усатому в спину, — если бы я сейчас имел в кармане пластиковую бомбу, с ним было бы все кончено!".
105
Garcon! L'addition! — Официант, добавки! (франц.)