Из того ли то из города

Тимофеев Сергей Николаевич

Видит Соловей, поднял лук Илья. Снова свистнул, скорее для острастки, чем по делу. Однако ж не успел. Взвилась оперенная посланница, - нипочем ей ветер встречный, - мелькнула навстречу разбойнику, да и угодила ему прямо в грудь широкую.

Прав был Илья. Такими стрелами разве что мальчишкам друг в дружку метаться. Отскочил прут ракитовый, ровно в камень угодил, али там в дерево крепкое. Упал на землю. Не успел Илья крякнуть досадливо, - зря слушал лягву болотную, - глядит, глазам не верит. Зашатался детина, хотел руки поднести к тому месту, куда стрелка ударила, не донес, осел медленно, растянулся, накрыв ее своим телом.

Вот тебе

и прут ракитовый, с пером птицы неведомой и волосьями из бороды. Справилась стрелка легкая там, где богатырь не справился. Или это он там притворился?
– вдруг засомневался Илья. Хотя, с чего бы? Он свистом своим мог его аж до самого Чернигова по земле сухим листом гнать. Тут же лежит, и вроде как даже не шевелится. Неужто совсем живота лишился? Оно, конечно, заслуживает, за злодейства свои, только вот в честном бою одолеть, это одно, а так, стрелой... Не по-богатырски как-то... А он что - по-богатырски, что ли? Мороком вон пугал. Богатырем себя выставил. Ты, уж коли богатырь, так давай в честном поединке сойдемся, нечего свистом чародейским обихаживать!..

Накинул Илья на всякий случай щит на руку, зажал рукоять булавы в другой, и осторожненько так, с оглядочкой, к Соловью направился. Нет, не похоже, чтоб притворялся. Но и не убит насмерть. Спина колышется. Будто как сознание из него стрелка выбила. Добро. Самому суд вершить негоже. Свезу тебя в Киев, народу покажу, князю. Ты им, небось, не менее, чем черниговцам, бед понатворил. Мелькнуло было в голове: что ж он тебя-то пощадил, прочь гнал, избегал поединка? Мелькнуло, да и пропало.

Ухватил разбойника за рубаху, на ноги поднял. Удержался тот, не упал снова. Пошатывается, глаза будто не наружу, а внутрь смотрят, ростом даже вроде как пониже стал, статью пожиже. Федот, в общем, да не тот. Но Илье некогда его рассматривать, поторапливаться надобно, чтобы в Киев еще засветло поспеть. Снял с седла веревку, - учила его Рада петлю метать, как это кочевникам свойственно, учила-учила, не выучила, - обмотал Соловью руки-ноги, поперек седла приспособил. Ничего, доберется. Глянул на стрелку - поднимать, нет? Не стал. Поправил на себе все - путь, должно быть, неблизкий, взгромоздился в седло.

– Ну, давай, соколик ты мой ясный. Вези напрямки в Киев-град. Да смотри, дорогу попрямей выбирай...

Прянул конь. Нипочем ему двоих нести, даром что от посвиста чародейного пятился. Так и добрались, без единой запиночки. Впрочем, нет, одна все ж таки приключилась. Не заметил Илья птицу глупую, лебедя черного, навстречу ему из облака вымахнувшего, налетел на него всей мощью своею, сбросил в сторону. А тот не из робких оказался, не стерпел обиды. Конь у Ильи - всем коням конь, немного таких сыщется на свете белом, чтоб с ним потягались, только лебедь этот, уж как - неизвестно, только догнал Илью и снова грудь в грудь сошелся. И так это ударил, будто из седла выбить хотел. Да где ж птице с богатырем совладать? Только крыло повредил, вниз повалился, кругами. Вот ведь дурень! Пожалел Илья птицу глупую, а мешкать из-за нее не стал. И то сказать, чего бы он с ней делать-то стал? Не к столу же княжескому везти...

...Велик и славен город Чернигов, а с Киевом ему вровень не стать. Хоть и приукрасила молва людская, смешала правду и кривду, обильно сверху выдумкой посыпав, однако ж не такое яство получилось, чтоб взять, и в окошко выбросить. Что стеной каменной белой, на солнце сверкающей, сплошь окружен, про то соврали, но

вот о том, какова она... Издали город кажется, будто из земли растет. Ежели репу пополам разрезать, да половину на стол кверху выпуклостью положить, как-то так будет, коли по выпуклости этой самой щепок частоколом понатыкать. То есть когда ближе подъедешь, сразу видно становится, что стены как будто прямо из земли растут. И еще видно, дерево, из которых они сложены, за годы долгие прочнее камня стало. Друг к дружке до самого верху так прилегло, будто единое целое. Не стена - скала каменная.

Ров с водой такой ширины, что ежели скинуть с себя все, разбежаться как следует, да сигануть со всей мочи, как раз до середины, может быть, и долетишь. Дорог к городу ведет мало, всего две Илья и заприметил. Каждая - к башне с воротами. Всего же башен - не сосчитать, только остальные без ворот, и над стенами поменее вымахнули.

А еще река широкая с одной стороны его протекает. Конь Ильи ее выше по течению перемахнул, а не то пришлось бы перевозчиков дожидаться. По этой самой реке, должно быть, в царства заморские плавают, торг ведут.

Другая же река - тележная. Повозки на дороге, по которой Илья едет, и в город спешат, и из города. Туда - груженые, обратно - большей частью пустые. Всадники, пешие, меж ними затеряться недолго. Если б не глазел по сторонам, да на город, приметил бы, как на него народишко посматривает, который пешим ходом топает. Картина-то привычная: эка невидаль, дружинник княжеский кого-то на суд тащит, только многие невольно на себя этакую-то поездочку примеривают. Тяжела жизнь земледельческая, не зарекайся от сумы да от суда княжеского...

Возле ворот замешкался Илья. Три человека, коли один другому на плечи встанет, запросто войдут, верхний и головой не зацепит. Такие ворота, они не для удобства сделаны, для внушительности. Висят на полосах железных, шириною в три ладони каждая, а вокруг полос этих самых резьба по дереву дивная. Чего тут только нет, а чего есть - тому имени не знает. Ну, корабли там всякие, оно каждому известно, а вот звери-птицы чудные... У этого вон тело на волка похоже, однако ж не волк, а голова - как у орла, а у этой наоборот - тело как у птицы, а голова вроде бы как у волка, но не как у волка. И цветы еще: стебель как у подсолнуха, а сверху лепестки торчат во все стороны, заморское должно быть... И звери-птицы, наверное, тоже заморские, потому как у нас такие не водятся.

Сколько бы так стоял Илья, рот разинувши, неизвестно, поскольку шедшие в город обходили его стороной, не желая связываться с княжеским дружинником. По той же причине позади него остановилась пара телег, а сидевшие на них терпеливо ожидали, когда этот самый застывший столбом по неизвестной причине гридень соизволит, наконец, освободить дорогу. Добро, вмешались стражники, объявившиеся по ту сторону распахнутых ворот.

– Ну, чего встрял? Освобождай проход!..

Ну и, как водится, пару слов напутственных.

В другой раз Илья, понятное дело, спешился бы, да накостылял как следует по шее, но сейчас не стал. Тронул коня, дальше подался.

Думал, кончились чудеса, оказалось - нет.

С другой стороны глянул на стены, а они, оказывается, вон как хитро сделаны. Это снаружи холм земляной, внутри же - сруб на сруб поставлен, так, что самый нижний он землею как раз и скрывается. Тут тебе и стражники живут, и помещения всякие-разные для хранения чего надобно, и конюшни, и хлевы. Ишь, как хитро придумано.