Из тупика
Шрифт:
А в палубе, после обыска, долго помалкивали матросы. И ходили, как барахольщики, подбирая свое белье и койки. Но вот откинулся люк и сверху спросили - тихонько:
– Эй, хлопанцы! У вас дым без огня был?
– С огоньком... Шурка Перстнев погорел. А у вас?
– Нашли... револьвер.
– У кого?
– Успели в рундук со швабрами кинуть. Чей - не дознались.
Итак, обыск был проведен только в двух палубах - носовом плутонге и кочегарном кубрике. Павлухин плотно увязал свою койку, вскинул на плечо,
– Хорошая была побудка, день прямо табельный... Только знайте, это еще не обыск. Так не обыскивают! И потому еще раз говорю тем, у кого башка вихляется: если имеешь что - убери...
Рядом с ним ставил свою койку Шурка Перстнев, тихонький.
– Ух, и дал бы я тебе в ухо...
– сказал Павлухин.
– За что?
– А так, чтобы тень на плетень не наводил. Себя гробишь - это плевать, твое дело, но вот ребят мутишь...
– Каждый за себя, - огрызнулся Шурка.
– Ври!
– ответил Павлухин.
– А где... список?
– Отстань, чего привязался? Говорю тебе - печатают...
На молитве плохо служил в это утро отец Антоний. Плохо пели и певчие из добровольно верующих. Скверно ели матросы. Потом всех развели по работам. Однако разговаривать с французскими рабочими матросам запретили: мало ли еще какая зараза с языка на язык перескочит? И сразу же, именно с этого дня, между бортом русского крейсера и берегом Франции прошла глубокая трещина: французы стали косо посматривать на "немецких агентов"...
Зайдет аскольдовец в кабачок и попросит, бывало, пива.
– Ступай к немцам своим!
– кричит на него трактирщица.
– Мы не боши, чтобы пивом надуваться. Пусть тебе сам кайзер нальет.
– Тогда... вина. Прошу, мадам.
– Еще чего захотел! Дай тебе вина, так мне потом по миру идти надо... Знаем мы, как вы, русские, вино пьете...
Да, неуютно стало в Тулоне.
* * *
Над люком раскорякою, словно краб, встал рассыльный с вахты, высвистал руладу "Внимание все" и позвал:
– Павлухин!
– Есть, - отозвался голос из глуби крейсера.
– В писарскую тебя... Чтобы - пулей!
В писарскую добром не вызывают, и Павлухин мысленно перебрал в памяти: все ли было в порядке за последнее время? Кажется, все. Он направился в нос крейсера, конечно же бегом, как и положено матросу, ибо ходить не имеешь права. Хоть гуляешь, хоть в гальюн тебе надо - все равно, матрос, сверкай пятками.
В большой светлой каюте над верхним деком стучал "Ремингтон ". Старший писарь, не оборачиваясь, тыкал пальцами в клавиши.
– Явился? Ну, с тебя бутылку.
– За что калым дерешь?
– С унтером тебя. Сейчас, вот видишь, печатаю на подпись командиру... Неужто не поставишь?
– Поставлю.
– Дуй в буфет.
– Дую...
Павлухин
– Эй, Васька! Бутылку свистни, потом расквитаемся... Аскольдовский "базиль" был малый опытный: с того и жил, что воровал. Огляделся - нет ли кого вокруг, и скоро за пазухой Павлухина лежала, бутылка. Вернулся гальванер с нею в писарскую, сказал весело:
– Давай штопор.
– Штопор тебе еще!
– И писарь вышиб пробку ладонью.
– Задрай двери на резину... Драболызнем, гори оно все к черту!
Драболызнули, и Павлухин вышел уже унтер-офицером.
Глянул под полубаком на часы: было время курнуть.
Самокин сказал ему:
– Стало неспокойно. Будем отныне встречаться через день. Если что - я сам найду тебя... Кстати, сегодня я шифровал телеграмму "Ваньки с барышней". О наших делишках.
– И что там за делишки у нас?
– Да неважные. Шкура - Ряполов...
– Штрадалец-то? Он мне с первого раза не приглянулся. На кой ляд, спрашивается, итальянцам сажать нашего брата, русского? Конечно, дело тут грязное... Стащил что-нибудь, а выдает себя за "штрадальца".
– Что с Левкой-то?
– поинтересовался Самокин.
– Да куда-то провалился. Раньше все жрать ходил. Видать, в легионе его только марши играют. А жрать на сторону бегают.
– Придет, - сказал Самокин, озираясь.
– Вон Труха сюда сыпет. Гаси и отваливай. Я с этим ананасником. один на один побеседую...
– А тебя с контрами?
– спросил боцман Труш, намекнув на получение "контриков".
– Так точно. Унтер-офицер первой.
– Махнул, брат! Ну, с поздравкой тебя, Павлухин, - сказал Власий Труш, искренне пожимая руку бравого гальванера.
– В нашем полку, как говорится, прибыло... Ну-ка, дыхни!
Труш понюхал - чем пахнет изо рта Павлухина.
– Все правильно, - сделал вывод.
– Надо еще не так выпить. А так, чтобы тебя четыре человека посередке улицы тащили... В люди человек вышел! Надо, чтоб на всю жисть память осталась! А умирать будешь - приятно вспомнить...
Виндинг-Гарин появился через несколько дней. Болтался по крейсеру до вечера. Он был симпатичный парень - легко находил общий язык с матросами и даже с офицерами. Лейтенант Корнилов видел в нем что-то байроновское.
Вечером, когда офицеры ужинали в кают-компании, Левка появился в коридоре салона. Тихими шагами подкрался к дверям командирского помещения.. Достал из-за пазухи конверт, который ему надо было просунуть под самую дверь Иванова-6. Но солдат Иностранного легиона не учел одного обстоятельства. Корабль - это тебе не изба, где взял да и протиснул письмишко под двери. Нет. Двери на крейсере водонепроницаемы, и высокий, подбитый резиной комингс в салоне мешал Левкиному замыслу: этот комингс плотно закрывал все щели.