Из тупика
Шрифт:
Пока шифровку перебеляли с ключа на бланк, Самокин нервничал. Он умел владеть собою, этот немолодой кондуктор, но столбик пепла с сигары упал на узор японской циновки. Чистоплотный человек, Самокин не допустил бы этого, если бы так не волновался сейчас... Что там в новой шифровке?
В новой шифровке говорилось, что тайная полиция (русская и французская) обеспокоена создавшейся на крейсере революционной ситуацией, и спрашивалось - все ли сделано офицерами, чтобы предотвратить взрыв крейсера?..
Самокин вспотел.
– Что они там?
– сказал.
– С ума все посходили?..
Но к кому это относилось - к Адмиралтейству или же к матросским палубам "Аскольда", - было пока неясно.
* * *
Штрафной матрос второй статьи Иван Ряполов на цыпочках шел к трапу, неся в кончиках пальцев миску с борщом. А один палец, самый большой, даже купался в миске.
– Не дожрал, штрадалец?
– спросил его Павлухин.
– Не мне, - ответил Ряполов.
– Это к нам Левка пришел!
Павлухин не кинулся бежать со всех ног, чтобы посмотреть на Левку. Нет, гальванер остался спокоен. Павлухин еще не знал о предупреждающих шифровках; он сейчас стоял и раздумывал. Да... На крейсере уже завелись какие-то шуры-муры. Игра в молчанку. Шепоты. Намеки... Собрал себя в комок. "Ну что ж... пора!"
– Даже не коснувшись ногами трапа, Павлухин скатился в глубину палубы. На одних только ладонях, по яркой латуни поручней - вшшшшик! А каблуки по железу - щелк, и гальванер уже в жилой палубе кубрика.
Левка же оказался... Никогда не думал Павлухин, что Левка окажется французским солдатом. Молодой парень. Зубы хорошие. Волосы черные. Взгляд открытый. Сидел он, раскинув локти по матросскому столу, и доедал борщ из миски.
Павлухин сделал шаг вперед, протянул ему руку.
– Здорово, - сказал весело.
– Здорово... Левка!
Левка поднялся, всматриваясь в Павлухина:
– Привет тебе... товарищ.
– Павлухин, - назвал себя гальванер.
И тогда солдат вышел из-за стола, приударил каблуками:
– Виндинг-Гарин! Земляк и твой соотечественник, коему мать-родина обернулась злой мачехой...
– Солдатствуешь?
– спросил Павлухин с улыбкой.
– По маленькой.
– Это что за форма?
– Иностранный легион, - пояснил Левка.
– А фамилия-то... как правильно? Виндинг или Гарин?
Левка даже не мигнул.
– Как хочешь, - сказал, - такая и правильно... В нашем легионе фамилии не спрашивают. И все мосты за спиной сгорели. Так что приятель, если в замазку нагишом влипнешь, так вылетай к нам - примем с бутылкой и маршем...
– Ну-ну, - сказал ему Павлухин и потрепал по плечу.
– Давай шамай. Да поделись с нашей серостью... Веришь ли, живем - как в сырой могилке, ни хрена не знаем.
Но подзадорив Левку, Павлухин расчетливо отошел в уголок. Оттуда позыркивал глазами, щипал ус, слушал. Слушал - и
– Ну, ты заходи. Пошаматъ когда захошь - заходи. У нас этого дерьма-борща кипят котлы кипучие.
Вечером Павлухин стал осторожно выпытывать у матросов, где они прячут нелегальщину. Если узнавал, советовал:
– Выбрось!
– Да ты что? Очумел?
– Ты сам очумел... Выбрось!
Отозвал Шурку Перстнева в сторону:
– Шурка, ты парень-хват, я знаю. Где список?
– Печатают, - отмахнулся Шурка и забегал глазами.
– Верно, что печатать стали. Один напечатал, второй напечатал... Завтра в Адмиралтействе знать будут.
– Нету списка!
– решительно заявил Шурка.
– Ну и дурак...
– сказал ему Павлухин. И пошел дальше. А в спину ему заорал Перстнев:
– Стой!
Остановился гальванер:
– Чего тебе?
– А откуда ты про список наш снюхал?
– спросил, подбегая.
– Писаря болтали...
– Врешь!
– А ты уничтожь список. Тогда и врать не придется.
– Да нету, - божился Шурка.
– Нету ведь, говорю...
– Вот и хорошо, что нету, - закрепил разговор Павлухин.
– Тебе, как внуку князя Кропоткина, все равно в кандалах брякать. Так позаботься, чтобы другие своим ходом ходили.
...На мачту корабля уже поднимается флаг "херы", что означает по "Своду сигналов империи" - на корабле идет богослужение (просим не тревожить). Отец Антоний, шелестя фиолетовой рясой, появляется в церковной палубе. И сразу, как по команде, начинается потеха.
– Которые тута верующие, стано-овись!.. Очи всех на тя, господи, уповахом... Пивинской, куда впялился? Смотри сюды!
Офицеры вообще стараются не посещать корабельных богослужений, чтобы отмолиться за все грехи сразу в Андреевском соборе Кронштадта. Только один Женька Вальронд забегает изредка в церковную палубу. Ибо он еще молод, и душа его жаждет бесплатных публичных зрелищ. К тому же мичман тренируется на умении сдерживать в себе сатанинский хохот. Когда вокруг него вся команда уже лопается от натуги, лицо Вальронда еще хранит удивительное благолепие...
Именно-то этим он и привлекает внимание отца Антония.
– Ты што сюда пришел?
– шепчет он мичману.
– Посмеяться? Ты думаешь, мичманок, я тебя не вижу? Я тебя наскрозь вижу...
Вальронд, как монашек, с постным лицом меленько крестит себя по пуговицам. Рядом с ним - Ряполов, и мичман ему внушает:
– Мой дорогой, восчувствуем! Старайтесь прожить свою жизнь так, чтобы после вас оставалось одно благоухание...
Гальюнный долго соображает, и вот его ответ:
– Ешть, благовухание!