Из тупика
Шрифт:
– Эй, Захаров... тута Захаров? Стегай к механику.
Два зеленых хамелеона трясутся в банке противными гребнями, стучат по стеклу длинными липкими языками. А сам Федерсон издевательски вежлив:
– Садитесь, комендор... Вы не станете отрицать, что револьвер, обнаруженный под креслом вертикальной наводки носового орудия, принадлежит именно вам?
– Нет, не стану.
– Захаров глядит испуганно.
– Объясните, зачем он вам нужен?
– Ваше благородие кой годик служу... Не все же воевать. Кады-нибудь и вчистую пойдем.
– Хорошо. Допускаю такой вариант. А вот расскажите нам, Захаров, какие пораженческие разговоры вы вели в жилой палубе?
– Не!
– мотает головой матрос.
– Таких не было... Федерсон жмет электрическую грушу, висящую над головой.
– Пусть войдет, - говорит он рассыльному. И входит матрос Ряполов.
– Ряполов, - напоминает ему Федерсон, - не забывайте, что вы тоже обозначены в этом списке подпольной организации. А потому - отвечайте честно... Допускал ли матрос Захаров высказывания антивоенного свойства?
– Так тошно!
– А что говорил? Вспомните... не волнуйтесь, Ряполов! Ряполов, глядя на хамелеонов, вспоминает.
– Шкажу... Говорил так: "Табаним мы тут, табаним. От Рошии шовшем отбились. А на кой хрен воюем? Это Шашка ш Гришкой мутят народ..."
Федерсон машинально впивается в список:
– Ряполов! Кто такие Сашка с Гришкой? Из какой палубы?
Выясняется, что палуба эта - Зимний дворец, Сашка - императрица Александра Федоровна, а Гришка - известный варнак Распутин-Новых, и Федерсон задумчиво поправляет манжеты.
– Ну-с, так что, Захаров? Были такие высказывания?
Захаров встает - руки по швам отутюженных клешей:
– Какие, ваше благородие?
– Ну вот, вроде этого: "на кой хрен?" и так далее.
– Да таких-то матюгов я на дню сотни три-четыре выговариваю, рази ж все упомнишь? Ну да, - вдруг соглашается, - говорил. Потому, как сами посудите, кой уже годик... от дому совсем отбился... матушка без меня померла... баба моя гулящей стала!
– Позволите так и запротоколировать?
Захаров долго думает и машет рукой:
– Где наша не пропадала... Пишите!
Надсадно скребет перо по бумаге - словно режет по сердцу.
Федерсон зачитывает Захарову его показания.
– Так? Теперь подпишитесь.
– Ваше благородие... Ну да, не отрицаю, говорил: на кой хрен!.. А вы иначе пишете. Будто я кайзеру продался и на деньги германские поражал всех... Так я же не шкура, чтобы за деньги продаться!
– Послушайте, Захаров, вы ведь умный матрос. Между словами "на кой хрен воюем" и словами большевиков "долой войну!" совсем незначительная разница...
Федерсон глядит на большие руки матроса, перевитые узлами пульсирующих вен. Он думает о ночной тиши над деревней Решетиловкой, где живет гулящая
– Может, теперь подпишете?
Захаров долго мечет рукой над бумагой - подписывает.
– Вот и все, - говорит ему Федерсон облегченно.
Запаренным конем несется по палубам рассыльный:
– Шестаков из машинной команды... тебя к Механику!
Вскоре на "Аскольд" прибыл подполковник Найденов - умный, толковый следователь. Он никого не шантажировал, вызывал к себе в каюту изредка то одного, то другого, разговаривал просто, по-человечески. Подавленность в настроении команды (сразу, как только дело было вырвано из рук Федерсона) стала рассасываться.
В один из дней Найденов навестил Иванова-6.
– Господин каперанг, я следствие закончил...
– О батенька, преотлично! Позвольте, я кликну в салон и своего старшого, дабы обсудить выводы сообща...
В салоне три человека: Иванов-6, Быстроковский, Найденов.
– По моему глубокому убеждению, - говорил Найденов, - на крейсере даже подготовки к восстанию не было.
– Не было!
– просиял каперанг.
– Слышите, Роман Иванович?
Быстроковский суховато кивнул.
– Показания же обормота Виндинга-Гарина явно провокационные. Чего он хотел? Добиться авторитета в агентурных кругах. С тем чтобы, завоевав этот авторитет, впоследствии поступить на службу во французскую полицию. Перед матросами он выставил себя революционером, изгоем, несчастненьким, и команда ему доверилась... Это - отщепенец! Да, он русский подданный. Но, будучи солдатом Иностранного легиона, Виндинг-Гарин давно уже наполовину эмигрант...
– Конечно, - горячо заговорил Иванов-6.
– Как не понять и матросов? Оторванные от родины, отбитые от своих семей, они охотно идут навстречу любому земляку. И попался вот этот негодяй!
– А Ряполов?
– вдруг спросил Быстроковский.
– А Пивинский? Разве их показания - показания "полуэмигрантов"?
– Согласен, - охотно поддакнул Найденов.
– Но их показания о взрыве крейсера, который якобы готовится, никак не отражают настроения всей команды. Может, какой-то пьяный дурак и ляпнул так. Но общий импульс крейсера - боевой.
Иванов-6 от такой похвалы "Аскольду" готов был расцеловать следователя и даже вольненько потрепал его по коленке:
– Безусловно так! Благодарю вас, полковник{3}.
Быстроковский, однако, заметил:
– Но, господин полковник, вы не можете не отметить в своем заключении признаки... Да! Именно признаки смуты!
– Признаки существуют, - согласился следователь.
– Но, скажите мне, господин старший лейтенант, где в России сейчас этих признаков революции не существует? Они - всюду...