Из тупика
Шрифт:
Лейтенант воткнул ключ в несгораемый шкаф, тонко пропели внутри потаенные пружины. Открылась бронированная дверь, и Басалаго вынул оттуда святая святых - списки белогвардейцев и их семей, которые, в случае натиска большевиков, должны быть эвакуированы с севера в первую очередь.
– Не будем ссориться, Лешка, - сказал примирительно.
– Нас с тобой большевики на одном сучке вешать будут.
– Ты меня плохо ценишь, - с гордостью возразил Юрьев.
– Меня Ленин сам Ленин!
– поставил вне закона. Меня повесят на верхнем сучке, а
– Хороший у тебя юмор, Юрьев, - ответил Басалаго, садясь со списками к столу.
– Просто душа радуется, как послушаешь.
Замолчали. Юрьев чинил карандаши. Басалаго листал списки беженцев, помеченные грифом "Секретно, для служ. пользования". Проснулась за окном муха и стала жужжать.
– Смотри-ка ты, а?
– удивился Басалаго.
– Ванька Кладов тоже в эти списки, подлец, затесался. Кому-то, видать, крепко в лапу сунул, чтобы обеспечить себя каюткой до Европы...
– Вычеркни его, - хмуро подсказал Юрьев.
– Пусть и он на нашей праздничной елке болтается. Шкура поганая!
– Вычеркиваю, - рассудил Басалаго.
– В самом деле, по Ваньке давно веревка плачет... даже английская!
Внезапно кровь отхлынула от смуглого лица Басалаго, он закусил коричневую губу и откинулся на спинку стула. Юрьев заметил волнение лейтенанта и подошел к нему.
– Не лезь!
– крикнул Басалаго, закрывая списки ладонью.
– Тебя это не касается... Иди чини карандаши свои!
Но дошлый Юрьев все-таки успел заметить, что красными чернилами лейтенант уже вычеркнул из списков княгиню Глафиру Вадбольскую с ее маленькой дочерью.
– Ты не имеешь права этого делать, - заметил Юрьев, возвращаясь за свой стол и берясь за бритву.
– Имею... я имею, - нервно произнес Басалаго.
– По какому же праву?
– По праву... любви!
– отозвался Басалаго.
– Лешка! Поверь, я люблю эту женщину... С первого взгляда! Навеки...
– Ты ненормальный, - сказал ему Юрьев.
– Эта дамочка тебя и на порог не пустит. Говорят, у нее муж был крупная шишка в армии Краснова, и теперь она овдовела. И найдет для себя кобеля получше тебя... Что ей взять-то с лейтенанта?
– Лешка, ты циник... Заткнись!
– Хорошо. Я буду молчать.
– Ты меня плохо еще знаешь, - снова заговорил Басалаго.
– Я пришел на Мурман, где все качалось. Я выправил положение громадного края и повернул его.
– Повернул я!
– сказал Юрьев.
– Врешь! Именно я повернул Мурман в сторону союзнической ориентации. Я могу сделать все, что пожелаю. И этой бесподобной женщины я добьюсь, чего бы мне это ни стоило.
– Валяй, - ответил Юрьев спокойно.
– Только, по-моему, это подло: вычеркнуть имя любимой женщины из списков, чтобы ее сожрали потом большевики. Хороша у тебя любовь, лейтенант!
– Я имею право на это. А как ты думал? Она уедет, а я останусь? Потом ищи ветра в поле...
Прошло несколько минут, и - под тонкое жужжание мухи - Юрьев подбавил яду:
– Кстати вот, помнишь, у тебя был такой дружок, мичман Вальронд, который ныне у большевиков славно ренегатствует...
– Ну?
– Так вот, милый, говорят, что у твоей княгини были шуры-муры с этим мичманком... Мичманец - хоть куда! Красивый парень!..
...Вечерами особенно хорошо в Архангельске: устало покрикивают с реки пароходы, загораются уютные огни на клотиках парусников, приплывших издалека - тихо и величаво. Царственная река могуче выносит в море радужные наплывы нефти, река очищается к ночи, и течет - плавно и неслышно, качая на своих пологих волнах мирно уснувших чаек.
А в Немецкой слободе, возле красного домика с белеными наличниками, стрекочет машинка неустанной швеи, и растекается над задремавшей слободою ее печальный голос:
Зачем я встретилась с тобою,
Зачем узнала я тебя,
Зачем назначено судьбою
Далеко ехать от тебя?..
Басалаго стоял в тени забора, и душный шиповник цеплялся за его мундир. Все было тихо. Но вот с набережной завернул открытый автомобиль, и лейтенант поспешно затоптал папиросу. Машина остановилась. Басалаго узнал за ее рулем полковника Констанди, героя боев с красными на Двине, и аса русской авиации полковника Сашку Казакова, - это были громкие имена в армии Миллера. Два неизвестных английских офицера дополняли общество княгини Вадбольской... Прощаясь, они о чем-то договаривались с нею: завтра катером... куда-то ехать... пикник...
Басалаго, стоя под забором, вдруг ощутил себя таким маленьким. Таким сереньким. Таким жалким. Конечно, она каждый вечер кутит "У Лаваля" в окружении самых видных людей фронта. Блеск орденов, звон оружия, шальные деньги, уверенные взгляды... "И что ей я?
– думал отчаянно.
– Кому теперь известен лейтенант Басалаго, бывший народный вождь Мурмана?.."
Автомобиль отъехал. Легкая и стройная, княгиня Вадбольская застучала каблучками по мосткам. Рукою в высокой перчатке она уже взялась за калитку, и тогда Басалаго шагнул из тени навстречу.
– Я вас так долго жду, - заявил покорно.
Вадбольская откинула с лица вуаль, громадная шляпа с цветами венцом охватывала ее пышные золотистые волосы.
– Это опять вы?
– спросила рассеянно.
Опустив голову, лейтенант заговорил о любви.
– Если я не отыщу отклика в вашей душе на свою страсть, - закончил Басалаго, - я... Я не знаю, что сделаю!
В мягком сумраке светилась белая блузка княгини, и в этом сиреневом свете, пропитанном приятной речной сыростью, он увидел ее прекрасное лицо с капризными губами. Помадой и вином пахли эти удивительные губы.