Из тупика
Шрифт:
Это большой поклонник княгини Вадбольской...
В середине дня очередь вдруг застряла: ни взад, ни вперед. От этого в нервной, возбужденной толпе выкрики:
– Что они там? Почему не двигаемся?
– Эдак-то, сударь мой, пока они там копаются, большевики с хвоста будут в очередь становиться.
– А у вас, простите, сколько, мадам?
– Увы, последние пятьсот.
– В каких бумагах?
– Увы, керенками...
– Миленькая! Да вам за них и фунта не дадут.
– Что делать! Ну хоть с пенса надо же начинать новую жизнь.
Нетерпение растет, очередь волнуется. Наконец выясняется причина: задержка произошла из-за прелестной княгини Вадбольской -
– Да что у нее там?
– волнение.
– Будто миллионы меняет!
– Оно и есть, сударь, миллионы...
– С чего бы это? Приехала сюда нагишом...
– А вы заметили, с кем она путалась? То-то же!
Наконец пробку прорывает. Придерживая поля шляпы, с улыбкой выходит из кассы княгиня, а за нею, в роли прихлебателя-адъютанта, лейтенант Басалаго несет до коляски два кожаных баула, натисканных деньгами. Уже обмененными на фунты.
– Ничего себе, - говорит несчастный учитель латыни.
– Вот это я понимаю - нахапалась! Такой и заграница нипочем!
Провожаемая нелестными замечаниями относительно нравственности, Вадбольская легко запрыгивает в коляску, Басалаго примащивается с нею рядом и толкает кучера в спину:
– Пошел... в слободу!
Глядя на эту очередь, что нудно тянулась под окнами, генерал Миллер вспомнил, как вчера офицеры-фронтовики приехали с передовой и в крепкой русской потасовке в кровь избили офицеров его штаба... Именно за то, что штаб желал оставаться. Конечно, ему в окопах не сидеть. А фронтовики хотели или уехать, или сложить оружие перед большевиками. Но воюют-то не штабные крысы, а вот такие фронтовики, как полковник Констанди и капитан Орлов, командовавший белыми шенкурятами-партизанами... С мнением фронтовых офицеров надо считаться, и, посматривая в окно на очередь перед эмиссионной кассой, Евгений Карлович открыл экстренное совещание кадровых офицеров флота и армии. Вопрос - прежний, уже набивший оскомину: уходить или оставаться? Этот вопрос для многих лежал между жизнью и смертью...
– Уходить!
– решительно вскинулся Констанди, потомок греческих контрабандистов.
– Но если оставаться, то следует ударить по большевикам... Ударить, сколько возможно!
– Оставаться, - поддержал его одноглазый Орлов.
– Уйти!
– неожиданно отрубил кавторанг Чаплин.
– Господа, я сделал более вас всех для борьбы с большевизмом, но сейчас я понимаю: белое движение выдохлось... Надо уйти!
– И чем скорее, тем лучше, - добавил адмирал Виккорст.
– Ибо синоптическая служба пророчит нам суровую зиму, и, окруженные льдами, мы здесь погибнем. Ледоколам не пробить льда!
– Уйти! Уйти! Уйти...
– голоса.
Не считаться с этими голосами было нельзя.
– Хорошо, - согласился Миллер, устало и подавленно.
– Черт с ним, с этим Архангельском, мы уходим... в Мурманск и оттуда будем продолжать борьбу. У ворот незамерзающего порта мы будем вне досягаемости большевиков! Вы меня поняли...
И, распустив собрание, он отдал приказ поджигать лесопильные заводы на Маймаксе, на Рикасихе, в Соломбале. Опыт генерала Роулиссона повлиял на него: ничего не оставлять большевикам... От станции Исакогорка натужно крикнул паровоз - прибыл новый эшелон с ранеными. У крыльца штаба шел спор извозчика с седоком. Зараженный всеобщим поветрием, извозчик уже не берет "моржовками", а требует фунтами... За Полицейским переулком, в здании думы, открыт
Пока что горят лесопилки. Ветер относит дым к морю.
Вечером подошел к причалу первый пароход, началась посадка первой партии. Ну, тут всякого насмотрелись! В давке были даже преждевременные роды. Родился человек, и было непонятно, куда его деть: оставить в России или катить дальше по волнам. Толпа, неистовая в своей ярости, сломав цепи заграждения, ломила по трапам так, будто большевики уже вошли в Архангельск.
Из Троицкого собора вышел архиепископ Павел, за ним вынесли крест с мощами, принадлежавшие издревле Алексашке Меншикову, и ветхую плащаницу легендарного князя Пожарского. В последний раз грянули русские трубы: "Коль славен наш господь в Сионе..." Зарыдала толпа на палубах, но рыдания тут же заглушил рев отходящего корабля. И тянулись руки, осеняя пропадающий в сумерках берег России... Потом вышел причальный дворник и долго мел загаженную пристань, во всю глотку распевая:
Дайте мне на руль с полтиной
Женщину с огнем!..
После чего вскинул метлу на плечо и браво зашагал в пивную, под чудесным названием "Ясный месяц". Этого дворника и сам черт не брал: мел улицы при царе-батюшке, мел при Керенском, мел при англичанах, метет при Миллере, согласен мести и при большевиках... Он - обыватель: ему плевать на все!
На следующий день отправили морем еще две партии беженцев. В Архангельске заметно поубавилось знати и местной буржуазии, офицеры, распростившись с семьями, больше прежнего стали пить по кабакам... "Ни тревожное состояние, - свидетельствует очевидец-эсер, - ни дурные вести с фронта - ничто не могло нарушить угарной жизни Архангельска. Люди словно хотели взять от жизни то немногое, что она им давала: вино и снова вино! Офицерское собрание и немало других ресторанов были свидетелями скандалов, безобразных и диких, участниками которых являлись офицеры. И чем грознее становилось положение в области, тем безудержнее жил военный тыл..."
"У Лаваля", как всегда, было не протолкнуться. Здесь собиралась головка белой армии, сливки общества, - тоже пили, хотя и меньше, нежели в иных заведениях. И постоянно здесь было полно новостей, самых свежих, и офицеры флотилии каждый раз радостно приветствовали появление княгини Вадбольской: "Вот истинно русская женщина! Презрев опасности, она уедет с последним эшелоном... вместе с нами, господа. Ваше здоровье, княгиня..."
В один из дней полковник Констанди, сумрачный и сосредоточенный, подсел к княгине Вадбольской, сообщил таинственно:
– Боюсь, как бы эти транспорта с беженцами не пришлось возвращать обратно из Англии... Во всяком случае, княгиня, вы не уезжайте. Скоро все изменится - к лучшему!
– Вы так уверены?
– удивилась Вадбольская.
– Впервые за эти годы я говорю твердо: не уезжайте. Именно сейчас наступил момент, когда мы способны остановить большевиков. Последняя мобилизация в области, взяла всех, кого можно, вплоть до пятидесятидвухлетнего возраста. Мы сейчас сильны как никогда! Армия же большевиков сейчас ослабела до предела, до крайности, до абсурда, - ее силы оттянуты на Деникина и на Юденича. Перед нами не фронт, а редкий заборчик, который не надо обрушивать, можно просто перешагнуть через него... Поверьте, мы справимся. И мне даже нравится, что англичане ушли. Вот теперь, - мстительно-ненавистно заключил Констанди, - пусть в Лондоне почувствуют, что без них мы гораздо ловчее и энергичнее.