Из тупика
Шрифт:
Да, когда-то здесь были Колицы!
Карательную экспедицию вдоль Терского побережья возглавлял человек, жесточе которого было трудно найти, - сам капитан Судаков, бывший начальник Нерчинской каторги, ныне комендант Иоканьгского лагеря смерти. Было сожжено на лукоморье еще одно партизанское гнездо - в Княжьей Губе, где всех большевиков перестреляли у церкви. А тех, кто остался в разгромленных англичанами Колицах, Судаков вывез в Мурманск, оттуда их - морем отправили далее, на Новую Землю, где белые горы касаются черного неба; там, на Новой Земле, завелось
Для жителей "Колицкой республики" началась иная жизнь - кочевая, по холмам и лесам, с островка на луду, подальше от англичан и карателей. Когда немного поутихло вокруг после похода зверя Судакова, дядя Вася сказал:
– Ну, мужики, пора им за это тарарам хороший устроить... Тарарам устроили на станции Охто-Канду. просто взяли эту станцию и там сидели. Ни взад ни вперед - никому не давали проезда. Дядя Вася велел телеграфисту соединить себя с генерал-губернатором Мурмана.
– Ермолаев у аппарата, - раздался приятный голос.
– Вот тебя-то, собаку, мне и надо, - сказал дядя Вася. Молчание. Шепоты. Трески.
– Але! Але!
– кричал дядя Вася.
– Ты чего там, в штаны себе наклал? Здоровкайся, коли с тобой люди разговаривают...
– Кто там смеет хулиганить?
– возмутился генерал-губернатор.
– Не хулиганят, а партизанят. Хулиганы - это у вас в Мурманске сидят, а здесь честные красные партизаны...
На другом конце Кольского полуострова взорвался его владыка:
– Кто осмеливается дерзить мне?
– Да я осмеливаюсь... дядя Вася! Слышал такого?
– Какой еще дядя Вася! Алло... алло...
– Слушай, Ермолаич, - сказал дядя Вася, - ты вот тут на станциях фишки разные клеишь. По пять тыщ за мою башку на бочку кладешь. Дешево, брат, ценишь... Я вот сейчас на станции Охто-Канду сижу, и в окно вид - просто загляденье! Туды посмотрю - рельсы, сюды гляну - они, проклятые! И боле, пока я тута, тебе сидеть дома и никуда по гостям не ездить...
– Мурманск закончил, - раздался голосок барышни.
– Ух ты, язва такая!
– И Дядя Вася вернул трубку телеграфисту. Держи, парень. Техника у тебя в полной исправности. Благодарю за службу! Однако губернатор у вас шибко обидчивый.
– ни хрена шуток моих не понимает...
За окном взлетела к небу водокачка, и железную трубу шланга мотало над тундрой минуты три пока она не рухнула с поднебесья обратно на землю.
– Хорошо кувыркалась, - причмокнул дядя Вася, довольный зрелищем. Эвон, на станции печка: сам, своими руками, склал. Заложи-ка, Казимеж, туда фунтиков десять, да проверим - крепко сложил или нахалтурил?
Запихали, для плотности взрыва, пакеты в печку.
Рвануло так, что даже рельсы бантиком завернулись.
– Кирпич не тот, - оправдывался дядя Вася, задетый за живое.
– В старину ведь как? Мне шло дед сказывал: кирпич, ево, брат, на яишных белках замешивали. Яиц на это дело не жалели! Такой кирпич из пушки не возьмешь. А этот на соплях... тьфу его!
От Охто-Канду финны с автоматами отделились от колицких, чтобы
– Для тебя будет исключение, - сказал ему Судаков.
– Я отдам тебя живьем финнам в Ухту, там из тебя такой рольмопс свернут, что ты о капитане Судакове будешь вспоминать с нежностью.
Финского комиссара-коммуниста выдали на расправу белофиннам...
Но колицкие об этом тогда ничего не знали. Всем табором они вернулись на пожарище Колиц; еще издали выбежали их встречать собаки и кошки, терлись в темноте об ноги, такие ласковые. Разбухшие, словно бочки, лежали посреди улицы убитые коровы. А напротив сельсовета висел в петле не успевший уйти калека Антипка Губарев... Полный бант Георгиев обгорел на груди несчастного и буйного инвалида...
Да, когда-то здесь стояли Колицы!
Утихли наконец причитания, и бабы решили так:
– Мужики, эдак даром им не пройдет. Дома мы и сами управимся, мы работы не боимся, а лорды эти усю вашу самогонку без нас выжрали. Так што, родимые, на погорелище сидеть вам не след. Ступайте далее и без армии не возвертайтесь...
На общем собрании мужики рассудили:
– Един выходит путь - на Онегу, поближе к своим. Там, даст бог, на Спиридонова выскочим. А здеся всё уже исползали...
Покидая Колицы, интервенты прорубили днище всех рыбацких посудин в деревне. Два дня ушло на починку и просмолку. Помогли мужики и бабам своим между делом, после чего отплыли, вооруженные до зубов. Дул ветерок, полоская паруса, плыли мимо партизан луды - каменные. Блестя голыми спинами, помогали они парусам веслами. А песни пели такие вот.
– местные:
Экипажецка рубашка,
Да норвежский вороток,
Окол шеечки платок,
Будто маковый цветок.
До Гандвига плавал,
К норвегам ходил,
Корабликом правил
И вахты тужил...
Соловецкие монахи чуть не спятили, когда в бухту Благополучия, под самые стены обители, подплыли красные партизаны и потребовали сорок лучших номеров в Преображенской гостинице. Остановились с шиком, как богатые богомольцы. Служки им хлеба напекли, квасов наварили. В доке как раз стоял архангельский буксир на ремонте (ему отцы слесаря трубки в котлах меняли), этот буксир дядя Вася реквизировал для партизанских нужд.
– Не шуметь!
– сказал.
– Расписку пишу по всей грамотности генералу Миллеру, чтобы он знал: вы этот буксир по шалманам не пропили, а передали революции самым честным образом...
Глубокой ночью, таясь своих товарищей, дядя Вася проник до Троицких святынь и затеплил восемьдесят четыре свечки (как раз по числу своих партизан) перед мощами святых соловецких угодников Зосимы и Савватия. Здесь им неплохо жилось, в этой удобной гостинице на берегу бухты Благополучия, только опасливо было: как бы англичане ненароком сюда не заскочили. И на всякий случай, чтобы судьбу не испытывать, приладили на буксир свои шняки и потянулись прямо в Онегу.