Из тупика
Шрифт:
– Да мы же в Девонпорт идем, в Англию!
– Но ведь вы будете в городе Романове-на-Мурмане. Лейтенант Корнилов подержал в руках конверт, на котором было написано: "Россия, Архангельская губерния. Александровский уезд. Город Романов-на-Мурмане. Начальнику железнодорожной дистанции - Аркадию Константиновичу Небольсину".
– Это мой брат. Он как раз там... путейцем!
Корнилов вернул письмо обратно:
– Я не берусь. Когда еще мы будем на Мурмане. И вообще с некоторых пор многое неясно... Где мы
Печально приуныв, штабс-капитан сказал:
– Такая плохая связь с родиной... Пишу вот, письма не доходят, теряются. Даже с заходом в Англию вы, смею думать, доставите это письмо скорее.
– Зайдите в писарскую...
– мрачно посоветовал Корнилов.
Неумело выкидывая костыли, Небольсин шагал по промасленной палубе крейсера. Одна нога его, толстая от бинтов, взятая в крепкие лубки, была согнута в колене. Как природный интеллигент, он постучался в двери писарской и ушиб себе пальцы. "О боже! Куда ни ткнись - везде железо и железо..." Он вошел в писарскую и улыбнулся:
– А покрашено так, что не подумаешь. Вроде бы - дерево! Старший писарь равнодушно бросил конверт на полочку.
– А вот, - спросил, - был послан к вам такой Перстнев...
– Перстнев?
– задумался Небольсин.
– Нет, не помню. Ничего не помню. Знаете, у нас было столько потерь... столько потерь! Французы не щадят наш корпус, посылают сидеть прямо на проволоке. И - газы! Разве тут всех упомнишь?
Поковылял обратно. А на сходне сказал часовому:
– Счастливцы! Хоть Мурман, но все же родина...
9 января 1917 года крейсер "Аскольд", завывая сиреной, вышел из гавани Тулона и, миновав Гибралтар, устремился на норд. Именно там, в доках Девонпорта, близ Плимута, его и настигла весть из России о Февральской революции. Андреевский флаг с синим крестом на белоснежном поле - флаг громких побед русского флота - с гафеля спущен не был. Но рядом с ним вызывающе расцвел красный - флаг Революции.
* * *
Представителем от кают-компании в состав ревкома крейсера вошел и был радушно принят матросами мичман Вальронд.
Глава восьмая
Власий Труш - удрученный революцией - сказал:
– Так и быть, уж я пойду сзаду. И буду следить, чтобы народец наш, особо из пополнения, по пивным не разбежался.
– Дурень!
– ответил ему Павлухин.
– Ты сам в пивную не дерни. А ребята толк понимают...
– К маршу-у-у...
– залихватски пропел Вальронд.
Глухо замолотили барабаны, бились палки в отсыревшие кожи. Жалобно звякнули медные тарелки, блестя на солнце, которое вдруг на минутку выглянуло, и забубнила выставленная вперед ужасная труба геликона: будь-будь, будь-будь.
Тронулись маршем: по четыре в шеренге, шаг с оттяжкой, клеши плещутся на ветру, ветер стегает мокрые матросские ленты.
"Будь-будь, будь-будь, будь-будь... Тра-та-та-та!"
Пошли. Через
И полоскалось на ветру Красное знамя. А впереди колонны шагал матрос Кочевой, неся над собою ярко начищенный самовар. И на самоваре том была надпись - такая:
От рабочих Плимута - матросам Русской революции
Глухо рокотал судовой оркестр, выпевая в серое небо Англии медноголосые возгласы марша - марша революции...
В шинели, затянутой сеткой мороси, шагал мичман Вальронд и думал. Он думал о крейсере... Вот был крейсер "Аскольд", с отличной боевой репутацией. Плавал, воевал, дрался. О нем писали тогда газеты. Казалось, все так и надо. Но кают-компания, раздраженная страхом перед грядущим, пошла на провокации. Две винтовки, дурацкий взрыв в погребе. Наконец эта ужасная ночь на форту Мальбук! И вот теперь за спиной мичмана весело громыхают тарелки и барабаны...
"Аскольд" дал хороший фуль-спит и теперь на полных оборотах входил в русскую революцию. Отчетливый поворот "все - вдруг!" был завершен крейсером с бесподобной четкостью в одном строю с другими кораблями славного флота России.
А демонстрация плавно лилась через плимутские улицы. Британские власти не мешали людям гулять кому как вздумается. Их только очень смущал... самовар. И даже не самовар. В конце концов, Англия страна свободная и носи каждый, что тебе хочется. Но вот эта... надпись! Что там написано?
И на углу одной из площадей кинулись отнимать.
Колонна аскольдовцев остановилась.
– В чем дело?
– спросил Вальронд.
– Самовар принадлежит команде крейсера. Вы вторгаетесь в русский быт с его милыми особенностями... Россия без самовара - уже не Россия!
Офицерские погоны, прекрасное английское произношение сделали свое дело. Полиция отступилась, и самовар гордо поплыл дальше. Сейчас он олицетворял солидарность матросов России с рабочими Англии, и это кусалось...
А когда мичман вернулся на крейсер, его встретил заплаканный лейтенант Корнилов и сказал:
– Женя, ты зайди в кают-компанию.
– А что там?
– Наша баронесса...
– всхлипнул лейтенант.
– Барон Фиттингоф фон Шелль покончил с собой. Сразу как вы ушли на эту дурацкую демонстрацию с самоваром.
– Зачем минер это сделал?
– растерянно произнес Вальронд.
– Ну, а что делать... нам?
– Я только переоденусь. Переоденусь и сейчас приду...
Тем временем Ветлинский ходил по жилым палубам.
– Я не возражаю, - говорил он матросам.
– Революция - этот глас божий. Это история, ее вершит народ, и против революционного народа я никогда не пойду. Но хочу сказать вам, ребята, по совести: если вы и дальше будете себя так вести, то нас выставят из доков Англии, как выставили из Тулона, Ради революции, ради России-матери я прошу вас...