Из тупика
Шрифт:
– А с чего ты пьешь?
– спросил его трюмный.
– Мне завтра в караул, - ответил Вальронд не совсем-то логично.
– Как говорят матросы, мне все... обрыдло! Однако же я неглуп, нет. Все понимаю. Знаешь - как?
Умница - в артиллерии,
Дурак - в кавалерии,
Прошелыга - в пехоте,
А пьяница - на флоте.
Я пью, милый трюмач, потому что я офицер флота. Но остаюсь при этом умен, как и положено артиллеристу... Ты меня понял?
Носков присел рядом с плутонговым.
– Слушай, Женька,
– Никогда не поздно, Сереженька!
– Пошли к командиру. Мы должны постоять за матросов.
– Базиль!
– позвал Вальронд вестового.
– Оторви мне от "флага" его величества лоскут, который покраснее...
Вестовой его понял и налил только марсалы. Вальронд выпил, одернул мундир и стал трезвым: мичман умел пить - недаром его предки со времен Екатерины служили на русском флоте.
Вальронд элегантно обнял трюмного за талию.
– Мы молоды, и мы благородны... Идем!
– сказал он. Ветлинский внимательно выслушал "благородных" мичманов.
– Я вас отлично понимаю, - ответил он.
– Но с чего вы взяли, что матросы будут расстреляны? Отнюдь. Матросов надобно попугать, как детей, которые расшалились. Приговор лишь фикция... Мне очень приятно, что вы столь ревниво относитесь к чести своего корабля. Но... совсем нет причин волноваться. И заступниками бунтовщиков пусть будут не мои офицеры...
Покидая салон, молодые люди облегченно вздохнули.
– Ну вот, трюмач, слава богу!
– А ты куда сейчас, Женечка?
– Туда, куда влечет меня мой жалкий жребий... в буфет!
– Тебе же завтра в караул.
– И потому я хочу вобрать в себя все то, чего нельзя получить, будучи караульным офицером...
Дверь шифровальной открылась, и с чайником в руке (через плечо полотенце) вышел Самокин, кивнул офицерам. Мичман Носков шутливо ударил его перстом по лбу:
– Во, голова! Она много знает. Да никогда не скажет.
– Ваша правда, господа мичмана. Такова моя служба. Все знать, чтобы другие не знали ничего такого, что я знаю...
Если бы Самокину была известна причина, по которой молодые мичмана приходили к командиру, он бы дал им понять, что Ветлинскому верить не следует. Через руки кондуктора все эти дни шелестели телеграммы. Сверхсекретные. Сверхсрочные. Между Тулоном и Парижем. Между "Аскольдом" и посольством.
Военно-морской атташе во Франции, каперанг Дмитриев, настоятельно требовал аннулировать приговор четырем матросам. И теперь между атташе и Ветлинским завязалась борьба - трещал телеграф за тонкой переборкой шифровальной каюты.
Телеграфная перепалка закончилась совсем неожиданно...
Спустившись вечером в церковную палубу, отец Антоний дольше обычного раздувал кадило. Раздул наконец, и сладкий аромат ладана
– Братцы, - вдруг мягко сказал отец Антоний, - ведь я сегодня последним словом божиим проводил осужденных. Все четверо расстреляны французами. И они сознались в содеянном...
– Сознались?
– ахнула толпа матросов.
– Плакали. И убивались шибко перед кончиной... Помолимся же мы за их заблудшие душеньки...
Именно в этот вечер мичман Вальронд, потрясенный вероломством Ветлинского, заступил в караул Спать - не раздеваясь, только ослабив ремень на брюках. Оружие - на столе, повязка "рцы" - на рукаве. Судовые электрики подключили к его каюте телефон с берега, и телефон сразу же стал названивать.
– Сколько человек у вас в карауле?
– спросили французы.
– Взвод, - ответил Вальронд, и разговор на том закончился.
Мучительно долго не мог уснуть.
Разбудил звонок:
– Караулу прибыть на форт Мальбук... Время?
Вальронд зевая разглядел циферблат часов:
– Два тридцать семь.
– Форт откроет ворота ровно в три...
Мичман быстро вскочил:
– Свистать: караул - наверх!
Ежась от ночной сырости, строились матросы. Посверкивали иглы штыков. Звякали о железо трапов приклады винтовок.
– Унтер-офицер Павлухин, ведите караул за мной!
– Есть за вами...
Быстрым шагом рассекали ночной Тулон, уютно спящий в домах. Где-то вдали маяк Латуш-Тревиль давал резкие проблески в сторону моря. Узкими улицами шли мимо освещенных фабрик, которые работали и ночью. В окнах виднелись снующие у машин тонкие руки француженок. Пахло фруктами и винными ягодами.
– За казармами морских училищ караул звучно грохал бутсами по булыжнику.
– Агь-два... ать-два...
– подсчитывал ногу Павлухин.
Перед аскольдовцами раздвинулись, ржаво скрипя, рыцарские ворота форта Мальбук, в лицо каждому так и ударило плесенью.
– Вам придется подождать, - сказал Вальронду дежурный офицер-француз.
– Ваши матросы в бильярд играют?
– Не уверен. Но, если прикажу, то будут играть.
– Тогда пусть пройдут в бильярдные комнаты, а вам я могу предложить кофе...
Со двора форта грянул плотный, насыщенный пулями залп.
– Ого!
– сказал Вальронд вздрогнув.
– Вы люди не мирные?
– Это нам, французам, удается с большим трудом. Нелегко быть мирной нацией, имея под боком соседа - Германию.
– Кого это сейчас пришлепнули?
– Так... одного... пойманного на шпионаже. Советую вам располагаться как дома. На выстрелы не обращайте внимания.
Сколько можно пить кофе? Это же не вино, и Женька Вальронд выключил электрический кофейник. За толстой стеной казематов сухо потрескивали бильярдные шары. Форт давил на плечи старинной кладкой, от сырости познабливало. Наконец - раздалось: