Из тупика
Шрифт:
Но смотрел Иванов-6 опять только на Вальронда - узкими от бешенства глазками. Наконец этот пристальный взгляд, устремленный, словно прожектор к цели, заметили почти все офицеры.
– У нас свои немцы, - закончил Иванов-6 устало и покинул кают-компанию.
Вальронд нагнал его уже на трапе.
– Я требую объяснения, - сказал мичман, глубоко дыша.
– Вы оскорбили меня своим взглядом... В чем вы смеете меня подозревать? К чему эти намеки на подлый карьеризм?
Одна нога каперанга стояла уже на балясине трапа, а другая еще волокла по ковру шлепанец,
– Кто последним был в погребе?
– спросил Иванов-6.
– Я.
– Этого достаточно - все! Больше я на вас, мичман, смотреть никогда не буду...
И он стал подниматься наверх - в салон, к своему удаву.
– В таком случае, - звонко выкрикнул Вальронд ему в спину, - я не могу долее оставаться на одном корабле с вами! Я сейчас же подаю рапорт о списании меня... хоть на тральщик! Хоть на поганую баржу! Куда угодно, только бы не с вами!
И с высоты трапа, через люк, - спокойный голос каперанга:
– Пожалуйста. Подавайте...
Ночью по каютам пили. Утром, еще раненько, отец Антоний вылез на шкафут. Не скрыл перед матросами своей радости.
– Слава-те богу!
– сказал он.
– Теперича-то вы попались на самый ноготь. Надавим раза хорошего, и только сок брызнет. Этот кабак давно пора прихлопнуть...
Словам похмельного батьки тогда не придали особого значения. Но они выражали скрытую радость кают-компании - отец Антоний сгоряча ляпнул то, что Федерсон, Быстроковский и фон Ландсберг обдумывали в тишине своих кают.
– Эй, молодой!
– увидел священник мичмана Вальронда.
– Ты куда это поспешаешь? Не здоровкаешься? Хмурый?
Женька, не ответив, проследовал в салон и выложил на стол перед командиром свой рапорт о списании с крейсера. Иванов-6 не удостоил мичмана даже взглядом.
– Господин мичман, - сказал ему каперанг, - я не знаю, вы или не вы взорвали патрон в погребе. Но... Можете забрать этот рапорт обратно. Не вы, а я расстаюсь с "Аскольдом".
Он замолк, сосредоточенный, и отверткой стал аккуратно откручивать от переборки портрет своей жены. Вальронду в этот момент стало очень жаль честного "Ваньку с барышней".
– Да, - продолжил каперанг, - меня убирают после этой дурацкой истории. Вот читайте - свежая радиограмма: на мое место назначен капитан первого ранга Кирилл Фастович Ветлинский... Прощайте, мичман!
Иванов-6 покинул крейсер, исчезая во флотской неизвестности вместе с любимым своим удавом. А на его место прибыл новый командир "Аскольда".
Всем врезалось в память первое появление Ветлинского в кают-компании крейсера. Он представился офицерам во всем парадном, под локтем - треуголка с плюмажем; медленно стянул - палец за пальцем - скрипящую лосину перчаток.
– Так вы утверждаете, господа, что вас взрывают? Попробуем разобраться в этом вопросе... Проездом через Париж я имел разговор с нашим послом Извольским, и мы пришли к согласному убеждению, что этого так оставить нельзя. Да, господа! Дело надобно довести до конца. После чего отправимся... на Мурман!
У нового командира, смуглого от загара после жизни
– Абсолютно согласен, - продолжил Ветлинский, - и с теми господами офицерами, которые считают, что с имеющейся командой, во избежание рецидива потемкинщины, выходить в море, тем более в такой дальний путь - до Мурмана, опасно. В любом случае виновных следует выявить. Наказать. А часть команды раскассировать... К сведению, господа! Взамен арестованных на "Аскольде" из Кронштадта уже выехало к нам пополнение.
Федерсон посмотрел на Ландсберга, Ландсберг глянул на Быстроковского, и все трое воззрились на Ветлинского. Эту перекидку взглядами заметила почти вся кают-компания.
К приезду Ветлинского на "Аскольде" уже было арестовано более ста матросов. И состоялся суд. Краткий, военный...
* * *
Муза провокации парила над мачтами крейсера...
Вот когда пригодились доносы блатных паскудников Ряполова да Пивинского. "Задушим" - шептали матросы в ярости, и те боялись спать на палубах: их душила сама темнота ночи...
И на высокой ноте взлетал голос выездного прокурора: "...за создание революционной организации на корабле, в условиях военного времени, организации, которая, будучи подкуплена тайными немецкими агентами, пыталась произвести взрывание крейсера первого ранга "Аскольд", приговариваются к смертной казни через расстреляние матросы: Захаров Даниил, Бешенцов Федор, Бирюков Александр и Шестаков Георгий..."
– Да будет вам!
– закричал Захаров.
– Ищите немецких агентов у себя в кают-компании, а в кубриках Россию не продают!
– Господи, за што же мне это?
– спросил Бешенцов.
– Сашка Бирюков хлебал вас всех... во такой ложкой!
А лицо Шестакова заливал предсмертный пот. Шестаков заплакал и ничего говорить не стал... Французские жандармы, обнажив палаши, увели навсегда с крейсера четырех осужденных.
Потом к борту "Аскольда" подтянули баржу и стали выкликать по списку сто тринадцать матросских душ (почти целую роту). Каждый, кого называли, быстро пробегал по сходне над мутной водой рейда, прыгал в широкое горло люка. Баржу подхватили буксиры, потащили ее, чадя трубами, в Марсель, а оттуда лежали пути на родину, которая встретит героев с "Аскольда" тюрьмами, и казематами, да страшными плавучими арестротами{5}...
Озлобленность оставшихся на "Аскольде" часто переходила в уныние. Работа валилась из рук... В один из дней, когда мичман Вальронд пил в офицерском буфете, к нему подошел трюмный механик мичман Носков.
– Женька, - сказал он, - я не верю в этот приговор.
– Угу, - хмельно мотал головой Вальронд.
– Это не приговор. Это черт знает что!.. Ведь ясно же как божий день, что силу этого взрыва не могли рассчитать матросы. "Ванька с барышней" прав: тут нужен тонкий алгебраический расчет детонации. Иначе бы мы давно разлетелись на сто кусков.