Из жизни императрицы Цыси
Шрифт:
Согласно другим источникам, не сама Алутэ «отказалась от пищи», а Цыси «приказала ограничить последнюю в воде и пище» или «только» позволила это. Некоторые считают, что молодая императрица была просто отравлена, но они забывают о разнообразии приемов Цыси. Еще сомнительнее утверждение, будто Алутэ отравилась сама: дело в том, что, по страшным и малопонятным китайским законам, если императрица или наложница принимали яд, всех их родственников вырезали, а смерть от голода не преследовалась, и Алутэ, конечно, учла это.
Вполне вероятно также, что Чун И толкнул дочь на самоубийство не по своему разумению, а под нажимом Цыси, которая предположила,
На следующий год после гибели Алутэ «какой-то цензор, которому до всего было дело, подал ко двору меморандум, сообщая, что в народе ходят разные слухи: одни говорят, что императрица умерла от горя, а другие — что от голода. Поэтому необходимо внести во все это ясность, дать императрице похвальный посмертный титул и т. д. и т. п. Однако покойная императрица посмертного титула так и не получила, а цензор лишился своего места». Здесь, вероятно, имеется в виду чиновникПань Дуньянь, продолжавший обличения даже после отставки. Пострадал и отец Алутэ, несмотря на его покладистость: он был выведен из Государственного совета и вновь обрел силу лишь через двадцать пять лет, в 1900 году, когда Цыси, словно в насмешку над ним, назначила его охранником своих личных покоев.
КАК ГУАНСЮЯ ВОЗВОДИЛИ НА ПРЕСТОЛ
Наиболее обобщенно из всех известных мне авторов эту историю передает Юй Жунлин: «Когда в 1874 году Тунчжи умер, не оставив наследника, ему, согласно обычаю, должны были выбрать преемника, вдову Тунчжи сделать Великой императрицей, а Цыань и Цыси отправить на покой в звании Величайших императриц. Но Цыси предпочитала реальную власть, поэтому она объявила своего племянника Цзай Тяня наследником не Тунчжи, а предшествующего императора (Сяньфэна), дала ему девиз правления Гуансюй (Продолжение блеска), сохранила за собой и Цыань титул Великих императриц и продолжала „царствовать из-за опущенной занавески“».
В других источниках уточняется, как именно происходило это событие: перед смертью Тунчжи Цыси призвала к себе сановников и со слезами (!) сказала, что положение императора безнадежно, надо выбирать наследника. Кто-то предложил принца Пу Луня, как старшего, но князь Чунь, очевидно уже получивший инструкции от Цыси (ведь именно Пу Луня, по одной из версий, хотел сделать своим преемником сам Тунчжи), заявил, что он принадлежит к слишком далекой родне. Цыси добавила, что из рода Пу вообще никто не годится, и выдвинула в наследники старшего сына князя Чуня и своей младшей сестры. Князь был потрясен и упал в обморок. Остальные придворные тоже были потрясены, но не посмели перечить.
Да, Чунь и его жена не хотели, чтобы их сын стал императором. Европейскому читателю это может показаться странным либо даже притворным, но на самом деле тут нет ничего удивительного. Зная печальную судьбу многих ставленников вдовствующей императрицы, князь и княгиня боялись, что она рано или поздно погубит и их сына. Так и произошло впоследствии:
Некоторые авторы, основываясь на записях начала XX века, считают, что матерью Гуансюя была не княгиня Чунь, а сама Цыси, родившая ребенка от некоего приказчика фруктовой лавки. Его будто бы приводил во дворец Ли Ляньин. Разрешившись от бремени, вдовствующая императрица отдала сына на воспитание сестре, а любовника на всякий случай убила. Если это так, то здесь почти повторилась история с Тунчжи.
Другие полулегендарные записи рассказывают о кипарисе, который рос во дворе князя Чуня и якобы сулил его владельцу корону. Узнав об этом, Цыси притворилась, будто ей нужно хорошее дерево для дворцовых балок, и велела срубить кипарис. Но когда он свалился, из него неожиданно выползло множество змей. Перепуганная Цыси тотчас уехала и несколько дней не появлялась на аудиенциях. Князь Чунь тоже слег от страха, а впоследствии, возможно, был отравлен вдовствующей императрицей.
Свою сестру, княгиню Чунь, Цыси использовала только для того, чтобы с помощью ее подлинного или мнимого сына удержаться у власти, а на самом деле гносилась к ней хуже, чем, например, к сестре Ли Гяньина, так называемой Большой барышне, которой она даже разрешала сидеть в своем присутствии. Княгиня не могла этого снести и при любом удобном случае сказывалась больной, чтобы не ходить во дворец. Иногда между сестрами «вспыхивали ссоры; во время одной из них Цыси сказала княгине Чунь: „Тебе надо поучиться церемониям!“, а та, взбешенная, ответила: „Хотя в дворцовых церемониях я понимаю меньше тебя, я все-таки настоящая княгиня“. Этим она намекнула, что Цыси была наложницей, а не женой императора Сяньфэна. Разъяренная Цыси удалила сестру из дворца. Княгиня вернулась домой, заболела нервным расстройством и вскоре умерла». Как видим, князь и княгиня Чунь не зря беспокоились, когда их отпрыска назначили императором.
Между тем в некоторых западных работах это произвольное назначение преподносится сочувственно, лишь как свидетельство храбрости Цыси. «Желая удержать престол за своей семьей, — пишет, например, Брандт, — она со свойственною ей энергиею немедленно приняла решительные меры: не дожидаясь окончания прений о престолонаследии, она отправилась к зятю, взяла у него мальчика и перенесла его во дворец, где он был провозглашен императором». Кольдр с гораздо большим основанием трактует выбор Гуансюя наследником как своеобразный переворот, но оговаривает: «В противоположность предыдущему, этот государственный переворот совершился без всякого кровопролития», хотя справедливости ради следовало бы добавить, что так произошло не из-за мягкосердечия Цыси, а из-за того, что к тому времени она уже обладала большой силой.
К сожалению, эти сочувственные оттенки (правда, в сочетании с иными) проникли и в некоторые русские работы: «Несколько евнухов бегут во дворец принца Чуэна за царственным младенцем, которого приносят в тронную залу при звуке труб, литавр и пушечной пальбы. Обе императрицы стоят по сторонам трона, на который усаживают испуганного, плачущего ребенка... Этот дворцовый переворот, совершенный умелою рукою, доказывает находчивость и смелость императрицы. Он предоставляет ей фактическую власть еще на четырнадцать лет».