Из зоны в зону
Шрифт:
— Верочка, — он подошел к дивану.
— Отойди и отвернись.
Коля сел на стул к ней спиной. Она оделась.
— Сейчас еду на вокзал.
— Я провожу тебя.
— Не надо.
— Провожу и куплю билет.
Она промолчала.
— Пойду позвоню на работу, скажу, что беру ученический, — сказал он и, взяв сумочку Веры, достал документы.
— Пока хожу, будут у меня. Чтоб без меня не уехала.
— Собираемся. Давай документы, — сказала Вера после завтрака.
— Никуда документы не денутся. Верочка, может, останешься?
— Я сказала: нет.
— Милая, я понимаю,
— Не надо.
— Милая, сейчас ты поедешь, и я провожу тебя. Но перед отъездом я хочу тебя, хочу очень. — Он приблизился к Вере, и отступать ей некуда. Сзади буфет, справа шифоньер, слева стена.
— Но я не хочу, ничего не хочу.
— Вера, Верочка, — нежно шептал милое сердцу имя, — Верочка…
— Отойди!
«Лучше б оттолкнула или обругала, или сказала, что не любит и потому не хочет. Раз она не говорит — скажу я. Оскорблю, чтоб не было к ней возврата».
— Вера, а ты не думаешь, что я могу с тобой в Кемерово поехать?
— Зачем? Я тебя с собой не возьму.
— Да, конечно, я не поеду с тобой. Зачем? — Он помолчал. — Вера, понимаешь, кем ты для меня была? А кем останешься? Я заместо иконы на тебя молился, а сейчас, сейчас на кого мне молиться? Тот идеал, о котором столько мечтал, тает на глазах. Не представляю, что было бы со мной, если б ты приехала ко мне той чистой девушкой, похожей на юную Веру, о которой мечтал, и, посмотрев на меня и выслушав, сказала: «Я все тебе прощаю», и, пробыв у меня несколько часов или дней, поехала в Кемерово, То есть, чтобы у нас с тобой ничего не было и чтоб ты даже не разрешила к себе прикоснуться. Тогда бы рванул за тобой не только в Кемерово, но и на край света. А так, как вышло, к лучшему, потому что ты убила юную Веру, оставив образ распутной девки. Ты меня ни во что не ставишь. Да, ты симпатичная, но девчушка Вера была красавицей. Как ты изменилась! Может, и осталась бы ты в Волгограде, и вышла бы за меня замуж, будь у меня квартира и хорошая зарплата. А ты уезжаешь в Кемерово искать счастье. Что ж, желаю его найти. Я потерял тебя юную, хотя ты моей не была. Это время посмеялось надо мной, изменив до неузнаваемости тебя. Но я благодарен, что ты родилась, и я столько лет к тебе стремился. Ради тебя выжил и освободился. Вот за это спасибо. Спасибо даже не тебе, а твоим родителям: они родили тебя такой, какую я полюбил в пятом классе. А ты издевалась надо мной, с Генкой хотела сбежать. Ну скажи, скажи, что не хотела с ним сбежать?
У Веры глаза заволокло слезами. Она стояла, потупившись, и смотрела Коле в грудь.
— Ничего я Генке не говорила. Врет он.
— Аха, врет. Ну допустим, что врет. Но любовную записку написала ему ты.
Она неслышно плакала, и ее черные глаза серебрились.
— Не отвечаешь. И парню в зону при мне писала — травила меня. И настроение по три раза на день менялось. В первый день была ласковой и меня хотела, а потом будто бес в душу залез, став девчонкой-недотрогой с повадками змеи. Сколько в тюрьмах я видел людей, и многие из-за вас, женщин, сидели. Что ж, езжай в Кемерово, ищи счастье там.
Он замолчал, Вера плакала. Ему казалось — достаточно оскорбил. Сел за стол и достал ее документы.
— Здесь
— Нет, — она подошла к столу.
— Если не хочешь дарить, просто оставлю себе. Фотографии Жени — Сережи тебе нужны?
— Оставь.
— Нет, не оставлю. Ты его никогда не видела. И письма свои заберу, вернее, порву.
И он порвал свои письма.
— Тогда отдай мои.
Он встал, не выпуская из рук документов, и достал ее письма.
— Так, на два, последние.
Она тоже порвала.
— Давай и то.
— Нет, первое, — ему шестой год, — не отдам. Жаль, его не было со мной в тюрьме. Хотел выучить.
— К чему оно тебе, ведь эти порвал?
— Первое письмо юной Веры оставлю себе.
— Давай документы.
— Отдам на вокзале, — сказал он, и они вышли. — Пойдем, Вера, напоследок покурим. Вот и начал я курить.
Она молча последовала за ним в профтехучилище, к мастерским, под голые деревья.
Покурив, сказал:
— У меня останется память — это место.
Они поехали в полупустом вагоне. Вера не разговаривала. Коля вглядывался в нее, стараясь запомнить милые, изменившиеся до неузнаваемости черты любимой. Он достал ручку, записную книжку и, открыв на «декабре», нарисовал ее лицо, поставив на нем пять родинок, рассыпанных по ее смуглому лицу.
Отстояв в очереди, купил до Кемерово плацкартный билет — купейных не было. Вера хотела вернуть деньги, но он сказал:
— Не надо. Деньги тебе пригодятся. У тебя всего-то сорок рублей.
Они потолкались на вокзале, а скоро и пассажирский Кисловодск — Новокузнецк подошел. Коля подал Вере паспорт и справку об освобождении.
— А обвинительное заключение и приговор?
— Оставлю себе.
— Зачем они тебе? Чтоб кто-нибудь читал?
— Не беспокойся, никому не покажу.
Верин вагон в начале состава. Она посмотрела Коле в глаза.
— Вера, всего тебе хорошего. Зайти в вагон?
— Не надо.
Она повернулась и ступила на подножку.
Поезд тронулся. Коля запомнил номер тепловоза, увозившего в неизвестность его первую любовь.
6
Первые дни только и думал о Вере: вот она проехала Куйбышев… приближается в Омску… Он мысленно ехал с ней в плацкартном вагоне в Кемерово. Но дни бежали, и все меньше вспоминал о ней. Не стало Веры, не стало милого надуманного образа, и гнет неразделенной любви постепенно спадал с сердца.
В тюрьме думал: если Вера не будет его — зачем жить? Но с ней все кончено, а жить хочется. Веры нет, но мир не перевернулся. Душа выхолощена: не стало любви, ради которой выжил, и он подумал: «Любил семь лет, а разлюбил в семь дней».
Работал он три дня в неделю. По пятницам ученический, по вторникам военная подготовка. Собирал и разбирал автомат и ходил в строю. Петрову не служить в армии, но для занятий нужны допризывники. И старый служака, участник войны, занимался с ребятами на совесть, будто готовя их в бой.
Постигая азы вольной жизни, наполовину оставался в тюрьме. И сны снились лагерные. Ну хоть бы один вольный приснился.
С завода тащили все. И хотя на проходных и воротах охрана — можно вывезти целую установку.