Избранница Наполеона
Шрифт:
Глаза у Полины безумные. Может, все эти странности — следствие разлуки с мужчиной по имени де Канувиль? Никогда не слышала, чтобы княгиня Боргезе ставила ноги на своих фрейлин. Или наряжала слуг, как египетских рабов… Она смотрит на меня с таким видом, словно пробуждается ото сна, потом зовет Обри, и левретка летит к ней.
— Нам… нам пора, — говорю я.
— Зиги! — Мой спаниель перепрыгивает через мадам де Шамбодуэн. Гортензия морщится, а я больше не могу молчать. — Почему она у вас на полу?
— А ей так нравится. Ведь правда, мадам?
Пожилая женщина кивает в ответ.
— Вы сами-то в это верите?
Полина пожимает плечами.
— Ты же веришь, что мой брат тебе не изменяет и что твой любовничек где-то в Австрии по тебе сохнет. —
Я не могу найти слов. Гортензия поднимает с пола Зиги, и лакеи поспешно распахивают перед нами двери.
— И ты от нас всех ничем не отличаешься! — кричит Полина.
Мы с Гортензией поспешно ретируемся, а нам вслед летит:
— Ты теперь носишь фамилию Бонапарт, и твой ребенок будет Бонапартом!
Мой ребенок, Полина, будет такой же Бонапарт, как ты — королевская особа.
— Вызывали, ваше величество?
В дверях моей студии возникает Поль, я киваю из-за деревянного мольберта.
— Пожалуйста, входите и присаживайтесь.
Он озирается — наверное, слышал, что мне не велено оставаться наедине с мужчинами. Но это особый случай.
— Дверь закрыть, ваше величество?
— Да, будьте так любезны.
Я смотрю, как он входит в комнату, и удивляюсь, что о таком привлекательном мужчине при дворе не сплетничают. Если верить Гортензии, однажды его внимание привлекла хорошенькая фрейлина Жозефины, да еще говорили, что одна из фрейлин Полины принимала его у себя по ночам. Но он так и не женился, и после восьми лет служения Полине на их возможную связь никто даже не намекал. Если он мудрый человек, то ни за что не даст ей себя соблазнить. Ведь в тот момент, как ее охота увенчается успехом, она потеряет к нему всякий интерес.
Он садится в кресло напротив меня и оглядывает студию. Это уютная комната с забрызганными краской столами, парой деревянных мольбертов и мягким креслом возле камина. Он с улыбкой смотрит на Зиги и ждет, пока я начну разговор.
— Сегодня днем я зашла к княгине Боргезе.
Он мгновенно настораживается.
— Надеюсь, ваше величество получили удовольствие от визита?
— Не совсем.
Он медленно кивает, будто ничего другого и не ожидал.
— Месье Моро, — начинаю я.
— Пожалуйста, зовите меня Полем.
— Поль, с ней что-то не так. В качестве подставки для ног у нее дамы, а глаза…
— Вы правы, ваше величество. Она больна.
— А что с ней?
Он смотрит на свои руки, которые держит на коленях, и шепчет:
— Не знаю. В последнее время я стараюсь поменьше у нее бывать, — признается он. — Она сделала много такого, чего я, наверное, никогда не смогу ей простить, хотя в моем присутствии она чувствует себя лучше.
— А она всегда была такой? — продолжаю я.
— Раньше с ней такое случалось только в состоянии большого стресса. Но сейчас… — Он обрывает фразу на полуслове.
— А лекарства она принимает?
— Этого, боюсь, я вам сказать не могу, ваше величество.
— Не хотите говорить?
— Просто не знаю. Есть вещи, которые она даже от меня скрывает. Могу только предположить, что она принимает ртуть.
Хоть в Шенбрунне я и вела уединенный образ жизни, я и то знаю, что ртуть применяется для лечения заболеваний типа сифилиса и триппера. Женщины принимают ее внутрь, мужчинам же, у которых симптомы обычно проявляются сильнее, ее вводят с помощью шприца в кончик пениса.
Что же она, подхватила венерическое заболевание?
— В прошлом месяце я видел у нее в будуаре эти пилюли, — поясняет он. — Но это было всего один раз, ни до, ни после я ничего подобного не замечал.
— Может, ей назначено какое-то другое лечение?
— Не знаю. Но в последнее время ее болезнь заметно усилилась. Если ваше величество не станет говорить императору, то я… я пойду к ней и сделаю так, чтобы она больше не издевалась над своими фрейлинами.
— Значит, она и раньше так делала? — Я не верю своим ушам.
— При
Я пристально вглядываюсь в него и пытаюсь понять, что его держит здесь после стольких лет. И словно прочтя мои мысли, Поль говорит:
— Я приду к ней, и она попросит почитать ей из Руссо, а потом мы станем говорить об идеалах Французской революции. А завтра будем читать Расина. Нельзя мне ее бросать, ваше величество. Она больна, а когда я с ней, ей легче. Спокойнее. Надежнее.
— И ее… выходки вас не задевают?
— Нет. Меня задевает ее черствость.
В Мальмезон, императрице
12 марта 1810 года
«Любовь моя, надеюсь, ты будешь довольна тем, как я обустроил Наварру. В этом ты увидишь новое доказательство того, что я хочу видеть тебя счастливой. Вступай в свои владения. Можешь отправиться туда 25 марта и провести там весь апрель.
Прощай, любимая.
Жозефина — Наполеону
Наварра
10 апреля 1810 года
«Сир, сегодня утром я получила вашу приветственную записку. Познав всю сладость разделенной любви и все страдания любви, более не разделенной, — исчерпав все счастье, какое способна даровать высшая власть, и насладившись счастьем восторженного обладания любимым мужчиной, остается ли мне желать еще чего-либо кроме покоя? Какие еще меня могут тешить иллюзии? Все они исчезли вместе с необходимостью отказаться от вас. Итак, единственное, что меня еще привязывает к жизни, это мои чувства к вам, привязанность к моим детям, возможность еще творить добро, а главное — уверенность в том, что вы счастливы.
Так что не сочувствуйте мне, что я теперь нахожусь здесь, вдали от двора, о котором, по вашему мнению, я должна скучать.
Не могу в полной мере выразить свою благодарность вам, сир, за то, что позволили мне выбрать себе приближенных, из коих каждый служит украшением приятного общества. И лишь одно обстоятельство причиняет мне боль, а именно — придворный этикет в одежде, соблюдать который за городом весьма утомительно.
Вы боитесь, что стоит этим господам дать малейшее послабление в плане костюма, и сохраненный мною титул тотчас потеряет в весе. Но боюсь, вы неправы, когда думаете, что кто-либо из них способен хоть на миг забыть о надлежащем уважении к женщине, являвшейся спутницей вашей жизни.
Их уважение к вашей светлости, вкупе с искренней привязанностью ко мне, усомниться в которой я никак не могу, служат для меня залогом того, что мне никогда не придется напоминать им о том, о чем, по вашему убеждению, им надлежит помнить. Мой почетнейший титул оставлен мне не потому, что я была коронована, а исключительно в силу того, что на меня пал выбор вашей светлости.
Ничто другое не имеет никакой ценности — одно лишь это служит залогом моего бессмертия.
Я ожидаю Евгения. Мне вдвойне не терпится его увидеть, поскольку он, без сомнения, доставит мне новое свидетельство того, что вы обо мне помните; и ему я могу без стеснения задать тысячу вопросов обо всем, что меня волнует и о чем я не имею возможности спросить у вас; как и о тех вещах, о которых вы не должны со мной говорить. Моя дочь приедет тоже, но позднее.
Короче говоря, в этой лесной глуши я чувствую себя совершенно как дома и умоляю вас, сир, не думать более, что вдали от двора нет жизни. Кроме вас мне не о чем жалеть, тем более что скоро со мной будут дети.