Избранницы

Роллечек Наталия

— Он так сказал наперекор евреям, чтобы сделать им это назло, — заявила Казя. — А если бы тот разбойник сделал бы что-нибудь хорошее? Если бы он дал меру картофеля бедным еврейским детям или освященного хлеба, то был бы добрый или нет?

— Отдельный поступок не свидетельствует еще о характере человека. — И сестра Алоиза, выходя из трапезной, добавила: — Прошу быстрее кончать сочинение, а то мы сегодня должны провести еще спевку.

— А может быть, наш гурал-торговец и есть как раз такой вот добрый разбойник? — размечталась Казя. — Только сестра

Алоиза не опознала его?

— Ты лучше придумай, чем ему заплатить.

— Можно сказать, что каждая из нас пожертвует по два крестных хода за его семью, — предложила Зоська.

— Только без жульничества, — резко осекла ее Геля. — Вот если бы он пообещал тебе морковь, а дал бы вместо нее бочку святой воды, ты была бы довольна?

— Ну, еще бы! Теперь на святой воде можно хорошо заработать, — рассмеялась Зоська и выбежала из трапезной.

— Сумасшедшая. — Геля передернула плечами. — Нужно придумать способ, как бы пустить в ход белошвейную мастерскую, чтобы вернуть клиенток, чтобы у швей была работа, а у матушки-настоятельницы — деньги на картофель и морковку. Подумайте над этим.

— Мне кажется, — несмело начала Зуля, — что каждой клиентке нужно дать что-нибудь для поощрения. Святой образок, например, или скуфейку. [17]

— Ничего подобного! — горячо запротестовала Йоася. — Как раз нужно поснимать святые образа, на их места повесить зеркала, шить блузки новых фасонов, а не такие старомодные, со стоячими воротничками. Купить журналы мод. Жаль, что нет тут Янки. Она сумела бы это устроить. Одна пани показывала сестре Юзефе образец ночной рубашки, сшитой в мастерской у вдовы. Говорю вам — чудо!

17

Скуфья — монашеский головной убор.

— Обойдемся без твоей Янки, — буркнула Геля. — Сами сумеем сделать, что надо.

Девчата разделились на два лагеря. Один из них, довольно малочисленный, но зато ужасно упрямый, требовал оставить образа на месте, в мастерской. Совсем неожиданно к этому лагерю примкнула и Сабина.

— Люди привыкли смотреть на нашу мастерскую как на благочестивое заведение, — доказывала она. — А как только увидят новшества, будут удивляться. Я бы советовала повесить такую афишу, на которой было бы написано, что за клиентов нашей мастерской мы молимся особо. Это бы людям понравилось. Люди любят все, что делается для них даром.

— И что же? — с презрением прервала я Сабину. — Ты не постеснялась бы повесить на стене такие афишки: «За пошив одеяла в нашей мастерской обязуюсь прочитать за здравие клиентки пять раз молитву «Богородице дево, радуйся» — бесплатно. За занавески — три «Слава отцу и сыну и святому духу…» — Я осеклась: в трапезную вошла сестра Алоиза.

— Кончили сочинения?

— Я даже и не начинала, — буркнула Геля.

— И я тоже…

— И я…

— Почему?

— Почему? — Геля повторила, как эхо, этот вопрос,

сильно побледнела и вдруг решительно поднялась с лавки, не в состоянии скрыть своего возбуждения. — Да что тут прикидываться! Сама матушка сказала, что сестрам нечего есть. Что такие они бедные. Мы-то хоть уж привыкли к голоду. А вот вы… Вместо того, чтобы писать сочинение, мы как раз и обсуждали, что нам делать, чтобы наша мастерская вернула своих клиентов, а сестры вместе с нами не умерли бы с голода.

Монахиня часто, прерывисто дышала, словно раненная в грудь.

— Кто вам это наговорил?

— Я же сказала, что матушка.

Сестра Алоиза вышла, сгорая от негодования.

Воспитанницы удивленно пожимали плечами, а Казя с иронией заметила:

— Ну, от нее ничего умного ожидать нельзя. Давайте-ка сами решим, как наладить дела в мастерской.

После нескольких дней коллективного обсуждения, споров, различных умозаключений у нас родился счастливый замысел: дать объявление, что мастерская бесплатно делает различные мелкие услуги, связанные с пошивом белья, — штопает нательное, постельное и столовое белье, чинит чулки, перелицовывает стершиеся воротнички мужских сорочек. Мы знали по собственному опыту, сколько времени отнимает эта канитель, и потому были твердо уверены, что наша затея снова вернет нам заказчиц.

На следующий день все старшие девчата писали объявления о бесплатной починке белья, а когда объявления были готовы, я и Геля спрятали их за чулки, прихватили с собою заранее приготовленный клей из ржаной муки — и бегом на улицу. Мы приклеили несколько листочков с объявлениями на заборе, несколько — на стене булочной и еще несколько — на дверях старого костела, особенно часто посещаемого туристами.

Когда я вернулась со скотобойни, Сабина затащила меня в мастерскую:

— Погляди!

На столах лежало множество рваного белья, носков, дамских чулок и дырявых перчаток.

— Всю первую половину дня таскали. В конце концов мы заперли калитку на ключ. Нанесли столько, что за неделю этого не привести в порядок. И ни одного заказа! Одни только бесплатные штопки…

Я почувствовала, как слабеют мои колени, и села.

— Что же теперь будем делать? — прошептала я.

Сабина беспомощно развела руками.

В коридоре послышался шум; в мастерскую вошла матушка, за нею — сестра Алоиза и сестра Юзефа… Матушка держала в руке листок с объявлением, которое вчера так деловито выводила Казя на клочках бумаги.

— Кто это сделал?

— Мы, — ответила я не слишком уверенно.

— И что это должно означать?

— Мы думали, если дадим такие объявления, то клиентки понесут нам заказы и всё будет, как прежде… Чтобы заманить их в нашу мастерскую, мы и расклеили бумажки, в которых говорилось, что будем бесплатно ремонтировать… Этого мы не предполагали. Люди нанесли одни лишь лохмотья, чтобы все им — даром, — разъясняла я, с трудом сдерживая слезы.

Матушка часто-часто заморгала, словно ее глаза начал сильно резать яркий дневной свет.