Избранное: Проза. Драматургия. Литературная критика и журналистика
Шрифт:
– В уставе Союза писателей написано, что организаций может быть столько, сколько захотят сами писатели? Вы считаете, что это несправедливо?
– Наоборот, как раз я отстаивал всегда это право. Одна, две, тысяча, сто тысяч. От этого литературе хуже не будет. Другое дело, когда писатели разобщены, то это невыгодно им самим. Душа хочет свободы, а плоть желает есть. Когда организация одна, то легче получить какой-нибудь грошик в карман литератору.
– Недавно Путин встретился с театральными деятелями и пообещал им помощь от государства. Теперь президент планирует встречу с писателями. Как вы считаете, разобщённость сильно помешает писателям договориться с главой государства?
– Даже если бы был всего один гигантский Союз писателей, но
– Каким образом, по вашему мнению, Путин должен был доказать свою русскость?
– Он должен был пригласить русских писателей. Их не так много. Членов Союза много, но есть же жрецы Союза. Их человек десять. Распутин, Белов, Ганичев, Крупин, Бородин, Поляков, Солженицын… Солженицыну сейчас рот запечатали свинцом! Пригласить нужно настоящих писателей! Не таких, как Приставкин, который за всю жизнь написал только одну жалкую повестушку. Не таких, как этот одесский шутник… Забываю всё время его фамилию…
– Вы имеете в виду Жванецкого?
– Точно.
– А что вы думаете о Задорнове? Он из той же компании.
– Задорнов, по крайней мере, раз в десять талантливей. А вот Жванецкий сейчас объявлен писателем номер один и личным другом товарища Путина. Не понимаю, за какие заслуги. Что может вынести Путин из общения со Жванецким? Ровным счетом ничего.
– Вы довольны своей профессиональной судьбой?
– Я при Советской власти не издавался в журналах четырнадцать лет. С 76-го по 90-й год. Сейчас снова я ни в один журнал не могу прийти. Несмотря на всеобщую свободу. Поэтому литературная моя жизнь прошла вне журналов – это очень тяжело. Особенно раньше, когда журналы выходили огромными тиражами, и вся критика ориентировалась именно на журнал. Книги тогда почти не рассматривались. Я не скажу, что моя судьба печальная или тяжёлая, но она однобокая получилась. И мне даже странно, что меня как-то вообще запомнили в литературе.
– Я слышал от некоторых ваших собратьев по перу такие слова в ваш адрес: «Выдающийся писатель»…
– Это убогий комплимент, я считаю… Дело в том, что некоторые мои книги вышли тиражом боже пятнадцати миллионов. Обо мне написано пять кандидатских диссертаций. И меня эта ситуация удивляет – вроде мимо журнала прошёл, а вроде все знают. Многие говорят: «Да ладно ныть. О тебе написано сотни статей. Ты в фаворе был». Книги действительно, было время, расходились гигантскими тиражами: триста – триста пятьдесят тысяч за неделю. Я очень рад, что вкусил сладость больших тиражей. Но сейчас всё по-другому – две тысячи книг у меня расходится за два года. Возможно, это правильно. Во времена Пушкина книги издавались тиражами пятьсот экземпляров, но они воздействовали на определённый слой людей, и этого было достаточно. Некоторые писатели в советское время выпускались двухсоттысячным тиражом, а сейчас их никто не знает. А вот, например, Белов издал «Привычное дело» в журнале «Север», у которого тираж был небольшой для того времени, но вся страна узнала об этом мгновенно. То есть тираж не так уж важен. Он нужен, конечно, для того чтобы писатель мог жить. Но влияние или давление на нацию от этого не уменьшается.
– Вы можете прожить на свои гонорары?
– Нет. Мне очень тяжело. Но я стараюсь преодолеть себя. Я мучаюсь, я воюю с женой. Писатель не должен говорить людям, как он живёт. Это никому неинтересно. С одной стороны, если мы скажем, что живём плохо, нам ответят: «Наверно, вы плохо пишете». С другой стороны, если мы скажем, что живём хорошо, нас упрекнут: «Заелись». В полосу уныния, которая овладела государством, нам не нужно говорить о том, что нас не читают, мало издают. Это нельзя даже произносить. Потому что
– По вашему мнению, что самое страшное для русского человека?
– Распрощаться с совестью. Я, например, грешный человек. Массу грехов сделал. Но я если даже какой-то грех совершаю, меня потом среди ночи подушка колотит из-под головы.
Мужская школа Альберта Лиханова
Писатель номера
Альберт Лиханов считает, что для него начало всех начал – Вятка. Он говорит:
– Тоски по малой родине – а это город Киров, по-старому Вятка, – не испытываю по той причине, что я с ней никогда не расставался ни морально, ни материально. Горжусь тем, что мне присвоено звание «Почётный гражданин Кировской области». А почётным гражданином города Кирова меня сделали ещё лет 30 тому назад. В Кирове я родился, крестился, учился, женился, и там же родился мой сын. Я всегда, чем мог, откликался на беды своей родины. Детский фонд, который я возглавляю, создал там на паях с городской администрацией Православную гимназию, был инициатором создания целого ряда семейных детских домов (кстати, один из них – Ирины Онохиной – не только удостоен ордена Почёта, но и получил премию Президента Российской Федерации). Мы помогаем детским домам региона. Вместе с городом воссоздали центральную библиотеку для детей и юношества – единственную библиотеку в России, созданную в новой истории с нуля, и Фонд не только наполнил её книгами, но и оборудовал уникальным финским книгохранилищем, аналогов которому в области нет. Такое хранилище позволяет детской библиотеке иметь фонды в 150–200 тысяч томов. На гонорар от книги, изданной в Японии, я подарил библиотеке десять компьютеров. Ну и приятно тронут тем, что эту библиотеку городская Дума назвала моим именем. Мы помогаем детскому областному туберкулёзному санаторию, всем сиротским заведениям региона, приняли патронаж над 39 районными детскими библиотеками. Фонд направил для детей региона подарков на многие миллионы рублей. Однако всё это мало радует. Моя родная область числится среди трудных, проблемных, и я буду помогать ей впредь, как только могу. Бываю дома я очень часто.
– У какой книги была самая трудная судьба?
– У всех моих книг, вышедших в советское время, была счастливая судьба. Их издавали огромными тиражами, и они доходили даже до самых далёких библиотек, включая школьные. Первое моё собрание сочинений вышло 150-тысячным тиражом в «Молодой гвардии». Второе собрание вышло в издательстве «Терра» – спасибо ему за это! – но тиражом уже 5 тысяч экземпляров. Я думаю, все писатели сегодня испытывают бедствие. Я не говорю про материальную сторону дела, а только про тиражную. Маленькие тиражи – мало читателей, невелико влияние писательского слова на народ. И вот в этом мне видятся трудности всей современной литературы.
– Над чем вы работаете?
– Несколько десятилетий, начиная с 1970-х годов, я пишу долгую книгу своего детства под названием «Русские мальчики». Она состоит из коротких повестей и рассказывает о том, как мы жили в тылу во время войны. Две предпоследние мои повести «Крёсна» и «Лежачих не бьют» были напечатаны в 2004 году в «Нашем современнике». А сейчас завершаю ещё одну повесть этого своеобразного книжного сериала про и для детей – «Те, кто до нас». «Русские мальчики» вместе с романом «Мужская школа» составляют большую дилогию о военном детстве. Надеюсь, что нынче, в год Победы, они своеобразным сериалом из семи книг, – по одной-две повести в каждой, – увидят свет и придут к читателю.