Избранное в 2 томах. Том 2
Шрифт:
— Ольга! Это вы?!
Окликнули негромко, но Ольга сразу узнала голос. Больше пяти лет она не слышала этого голоса, но узнала бы его еще через пять. Ольга ускорила шаг, она стремительно пошла вперед, только бы уйти от этого голоса, не слышать его больше, забыть, что она его услыхала. Но, сделав несколько шагов, Ольга вдруг повернула и быстро пошла назад — к вагону, из которого раздался голос.
— Это вы, Ольга?!
В дверях теплушки стоял ее отчим.
Ольга остановилась, и несколько секунд они молча смотрели друг на друга. Смеркалось, но Ольга хорошо видела отчима. Он был бледен, форменная тужурка железнодорожного
— Мама здесь? — спросила наконец Ольга.
Отчим не ответил. В сумерках Ольга видела, как он опустил глаза.
— Где мама?
Отчим молчал.
— Она выехала с детьми? Куда она уехала? Дайте мне адрес.
— Мама не уехала… — ответил наконец отчим.
— Что? — переспросила Ольга.
— Она осталась с детьми…
Что-то оборвалось в Ольге в это мгновение. Все — эшелон, битком набитый народом, поле невыкопанной свеклы с почерневшей ботвой, небо, затянутое седыми облаками, — все стало вдруг далеким, чужим, не своим.
— Мама… осталась? — задохнувшись, едва слышно переспросила Ольга.
Она смотрела на отчима, отчим смотрел на нее.
— Мама хворает, — прошептал отчим, — дети тоже больны… Они не выдержали бы. А раньше мама не хотела, потому что не верила, что стрясется такая беда… Я сегодня получил приказ — в течение часа выехать с моими людьми…
Ольга смотрела на отчима, на его чужое лицо, и земля уходила у нее из-под ног. Мама — в городе! Мама осталась одна, с больными детьми — в городе, захваченном немцами…
Ольга ушла от матери пять лет назад, когда ей было восемнадцать лет. Она нарочно уехала на некоторое время в другой город учиться, а когда вернулась, чтобы закончить институт иностранных языков и курсы стенографии, то лишь изредка случайно встречалась с матерью на улице. Ольга была против замужества матери. Она понимала, что матери тяжело одной, что мать жаждет любви и что рано ей, молодой, погребать себя в четырех стенах. Но отчим был неприятен Ольге, несимпатичен. У него была дочь, маленькая Валя, — Владик у мамы родился позже, — и отчим безмерно любил свою дочь, а к Ольге, — так казалось ей — относился плохо. И мать это терпела. Этого Ольга не могла перенести. И она решила жить отдельно, самостоятельно.
Ольга мрачно поглядела на отчима и пошла. Пошла не к голове поезда, а к хвосту — в город, назад.
— Ольга! — крикнул отчим.
Ольга не оглянулась.
Но, сделав несколько шагов, она остановилась, вынула из сумки блокнот, вырвала листок и написала несколько слов. Затем она вернулась к вагону. Не глядя на отчима, Ольга протянула ему листок.
— На первой же станции, где будет работать телеграф, отправьте эту телеграмму, — холодно сказала Ольга, — в конечный пункт следования эшелона.
— Я не мог остаться, Ольга, — тихо сказал отчим, — вы ведь понимаете: мне приказали ехать, я не властен распоряжаться собой…
— Еще бы! — вызывающе сказала Ольга. — Не хватает только, чтобы вы остались и перекинулись на службу к немцам!
Не попрощавшись с отчимом, Ольга повернулась и ушла. Она не сказала, что возвращается к матери, к детям отчима, но отчим это понял.
— Ольга! — тихо сказал он, но Ольга услышала его. — Позаботься о них, возьми их под свою защиту, Ольга!..
Под городом Ольге пришлось долго пролежать в кювете, пока проходили
С беспокойством думала Ольга о том, удастся ли ей пройти чуть не полгорода и добраться до своей квартиры на берегу реки. Однако, к ее удивлению, пробираться через город было совсем просто. Город точно вымер — никто не выглядывал из окон домов, и подъезды были раскрыты настежь. На опустевших улицах лишь изредка — на перекрестках — встречались группы немецких автоматчиков, большей частью там, где громоздились противотанковые ежи и лежали груды мешков с землей, прикрывавшие пулеметные гнезда. Два месяца назад Ольга тоже принимала участие в сооружении этих препятствий — на случай, если бы фашистам удалось прорваться к городу. Эти препятствия должны были задержать наступление, — через них фашисты не должны были пройти. Теперь на мешках с землей сидели немецкие автоматчики, они с жаром о чем-то толковали, порой даже пели, свободно курили, а когда им казалось, что из окна или из подъезда соседнего дома кто-то выглядывает, они с места давали короткую автоматную очередь. Ольга забегала тогда за дом, в подъезд или во двор; пробежав через двор, она обходила баррикаду и шла дальше.
До угла Набережной Ольга добралась совсем легко, когда сумерки уже спустились, но луна еще не взошла. С Набережной долетали голоса — громкий говор на непривычном для уха немецком языке. Очевидно, на берегу реки и у взорванных мостов было много немецких солдат. Но здесь, за углом, не было никого, и дом номер семнадцать стоял тихий и безмолвный.
На всякий случай Ольга не пошла с парадного, а шмыгнула в подворотню и по самой стене осторожно прокралась на черный ход. Это было очень оскорбительно — вот так, словно вору, прокрадываться в дом, в котором ты живешь…
Дом был так же пуст, как и накануне. Ольга в потемках ощупью поднялась на второй этаж. Дверь ее комнаты стояла незапертая — так, как вчера ее оставила Ольга. В растворенное окно лился тусклый звездный свет. Ольга почувствовала присутствие своей мебели и своих вещей. Она была в своей комнате.
Ольга торопливо замаскировала окно, достала из ящика стола свечу и зажгла ее.
В комнате все было так, как накануне утром: кровать аккуратно застлана, стулья на местах и пол подметен, — к Ольге никто не заходил. Все было так, как всегда, все оставалось неизменным, но все было как будто ненастоящее. Ольга машинально распаковала рюкзак, разложила по местам все мелочи, машинально разделась, умылась и накинула свой халатик.
Было совершенно тихо, и Ольга была одна. Тихо в комнате, тихо во всем пустом доме, тихо на улице, — лишь порою то там, то тут протрещит короткая автоматная очередь или воздух сотрясется от коротких раскатистых взрывов.
Ольга легла на диван, уткнувшись лицом в подушку, и думала, что заплачет. Но она не заплакала. Тогда она решила, что надо подумать о том, что же будет дальше. Но она не в состоянии была думать об этом. Гудели нагруженные ноги, болело усталое тело, и лучше всего было бы сейчас заснуть. Но и заснуть она не могла.