Избранное в двух томах
Шрифт:
неуклонно снижается!
Больше ничего я сделать не могу. Уткину в этом смысле все-таки легче: он
продолжает упорные, хотя и безуспешные, попытки загнать этот чертов винт во
флюгерное положение. Результатов, правда, пока не видно, но так или иначе он
«при деле».
А мне остается одно — ждать. Долгие, полновесные минуты ждать — что же
в конце концов окажется под хрупким, прозрачным носом нашей машины, когда
окончательно растает уменьшающийся с каждой секундой запас
поле аэродрома или густой частокол деревьев мрачного, густого леса?
Не раз приходилось мне видеть просеки, пробитые упавшим в лес самолетом.
Сначала срезанные верхушки, затем деревья, перебитые где-то у середины ствола
и стоящие наподобие колодезных журавлей, с поникшей к земле вершиной, и, наконец, сплошной бурелом исковерканного, обгорелого древесного крошева
вперемежку с разбросанными остатками самолета. . и всего, что в нем было.
Не берусь утверждать, что воспоминания о подобных вещах, мелькавшие
где-то на задворках сознания, действовали вдохновляюще.
Втыкаться в лес категорически не хотелось.
Еще минутой раньше этот лес размеренно уплывал назад. Теперь его бег
убыстрился. Затем стал еще стремительнее. И вот уж деревья, сливаясь в
сплошную буро-зеленую пелену, угрожающе мелькают едва ли не под самым
брюхом самолета. Нет, мы не стали лететь быстрее. Я по-прежнему точно держу
одну и ту же постоянную наивыгоднейшую скорость. Дело обстоит хуже — мы
летим совсем уже низко!
Все обычные шумы полета, даже рев работающего на полном газу левого
мотора, перекрывает пронзительный, резкий, какой-то, если можно применить
это выражение к предмету неживой природы, истерический вой раскрутившегося
винта. Из-под капота бьет масло, Слава богу, хоть не горит еще ничего пока!
Принято считать, что летчику-испытателю, укрощающему внезапно
вышедшую из повиновения тех-
258
нику, приходится в лихорадочном темпе совершать одно действие за другим: включать и выключать разные кнопки и тумблеры, крутить всякие штурвалы, что-то тянуть на себя, что-то толкать от себя — словом, работать в поте лица, дабы успеть проделать все, что надо, в течение считанных секунд, отпущенных в
его распоряжение суровыми обстоятельствами. Ни для каких переживаний тут ни
времени, ни объема внимания не остается.
Действительно, чаще всего так оно и бывает.
Много лет спустя после случившейся у нас с Уткиным раскрутки винта
отказал двигатель на сверхзвуковом реактивном самолете летчика-испытателя В.
С. Ильюшина. Скоростной истребитель, лишившись тяги, с огромной скоростью
сыпался к земле (глагол «планировать» здесь просто не подходит), неудержимо
снижаясь на многие десятки метров в секунду. Аэродром был, правда, недалеко,
описать в пространстве очень хитрую кривую — нечто вроде глубокой, круто
нисходящей спирали переменного радиуса. Трудно, очень трудно было, выполняя
эту головокружительную спираль, в то же время разобраться, где упрется в
землю траектория движения самолета: на аэродроме или до него? И в
зависимости от этого своевременно решить: продолжать ли заход на посадку или, если это безнадежно, катапультироваться?
После благополучного завершения этой трудной посадки у Ильюшина
спросили:
— Володя, а в какой момент захода ты убедился, что попадаешь на аэродром?
Летчик секунду помялся и, видимо решив не темнить (разговор происходил в
среде коллег и имел для них немалое деловое, чисто профессиональное значение), признался:
— Окончательно — когда сел...
Это был случай, в котором летчик-испытатель попал в исключительно
сложное положение и отлично справился с ним. Но психологически он обошелся
— именно благодаря своей предельной быстротечности — дешевле, чем, по
существу, гораздо более простая ситуация, в которой оказались мы с Уткиным.
Нам оставалось одно: пассивно ожидать,
259 Но вот, наконец, в дымке впереди светлеет поле нашего аэродрома! Близок
локоть! Интересно, удастся ли все-таки укусить его?
Последние деревья на самой опушке лесного массива кажутся мне еще выше
остальных. Конечно, это только кажется, но теперь уже даже такое
обстоятельство, как чуть-чуть большая или чуть-чуть меньшая высота этих
последних сосен («Вымахали тоже, черт бы их побрал!»), может сыграть в исходе
дела решающую роль.
Не уверен, что мы не срезали винтами нескольких верхушек на самой
границе леса, потому что темп событий в этот момент снова предельно
убыстрился.
И при этом возникли свои новые проблемы. Через полминуты мы будем на
земле, но выпускать шасси — я это интуитивно чувствую — рано. Выходящие
наружу колеса резко увеличат сопротивление, машина затормозится, и мы
приземлимся среди ям и канав, не дотянув до аэродрома (вот он, ограждающий
его забор: прямо перед нами) каких-нибудь двухсот метров. Но и мешкать с
выпуском шасси тоже нельзя: оно выходит не мгновенно, а в течение
приблизительно пятнадцати секунд. Не успеют его стойки полностью выйти и
стать на замки до приземления — и машина тоже будет поломана, причем еще
более конфузным образом: на середине собственного аэродрома, до которого мы
с таким трудом дотянули. Рано — плохо, и поздно — плохо. Начинать выпуск