Избранное в двух томах
Шрифт:
дворе дома, где сейчас театр имени Станиславского. «Хорошо, — говорю,—
приду».— «Только вина захвати! Без вина не приходи. .» Ну что тут скажешь?
Ясно вроде бы, какие интересы у человека. . Потом уж я понял: это он от Ольги
Эразмовны маскировался. . Но погоди! Вот тебе другой случай. Приключилась у
меня авария — подломал машину. И так все сложилось, что доказать, что не
виноват, трудно. А по тем временам за это под суд отдавали! И вот сидим мы с
Чкаловым
говорит: «Ты, брат, постарайся выкрутиться. Я в тюрьме сидел. Тоже за поломку.
Плохо там. . Может быть, деньги надо — за ремонт за-
53
платить? У меня сейчас есть, получил пять косых за испытания. Надо — так
бери».
Дело у меня обошлось. Ремонтировать самолет за свой счет не пришлось. Но
характер Чкалова в этом разговоре проявился, можно сказать, до конца».
Таков был Чкалов не только в малом, но и в большом.
Однажды — это было меньше чем за год до его гибели, в недоброй памяти
тридцать седьмом году — на нашем аэродроме случилась поломка одного
самолета, и в связи с этим сразу же, буквально через час, были арестованы два
механика, обслуживавших эту машину. Проведенный немедленно, по горячим
следам, технический разбор происшествия с полной очевидностью показал, что
дефект, вызвавший поломку, был не эксплуатационного, а производственного
происхождения. И тут не кто иной, как Чкалов, поднял свой голос протеста
против совершившейся несправедливости. Он поехал в Наркомат внутренних
дел, добился (это само по себе было, видимо, очень непросто), чтобы его
выслушали, настойчиво доказывал там полную невиновность обоих механиков, бросил на чашу весов весь свой немалый авторитет и в конце концов сумел в тот
же день добиться освобождения арестованных (факт по тем временам почти
беспрецедентный), после чего — и в этой подробности тоже весь Чкалов —
лично развез их по домам.
Боюсь, что на иного молодого читателя рассказанный здесь случай большого
впечатления не произведет: ошиблись, мол, а как только это выяснилось, исправили ошибку, — чего ж тут особенного?
Однако, смею заверить, «особенное» было.
Чтобы в полной мере оценить этот поступок Чкалова, надо иметь в виду, когда это было!.
А главное, была готовность Чкалова, не размышляя ни минуты, сделать все
от него зависящее в интересах не очень даже близких ему людей, в интересах
справедливости, в конечном счете — в правильно понимаемых интересах всего
нашего общества.
Высокое общественное положение Чкалова, естественно, заметно расширило
круг
и артисты. Они заняли свое место в сердце Чкалова, но не вытеснили из него
старой привязанности ко всем людям авиации, go последнего моториста
включительно.
54
Чкалов выдержал одно из труднейших человеческих испытаний, перед лицом
которого не устояло немало видных личностей, — испытание славой.
Органически присущий ему демократизм не имел ничего общего с внешней
простотой обращения, которой иногда щеголяют иные знаменитости: смотрите, мол, восхищайтесь, как я просто разговариваю с обыкновенными людьми, будто
с равными!
Ничего похожего у Чкалова не было и в помине.
Чкалова любили. Причем любили прежде всего не за его общепризнанную
отвагу. И даже не за летное мастерство или заслуги в деле развития воздушного
флота: можно было назвать летчиков, обладавших более совершенной техникой
пилотирования и внесших не меньший вклад в прогресс авиации. Его любили за
человечность, за остро развитое чувство товарищества, за его большую душу.
В авиации нередко случается, что входящий в состав экипажа второй летчик
владеет тем или иным элементом пилотирования лучше, чем первый летчик —
командир корабля. Именно так получилось и в чкаловском экипаже, в котором
обязанности второго пилота выполнял Георгий Филиппович Байдуков — один из
лучших (если не лучший) мастеров слепого полета того времени. Не мудрено, что
большую часть пути из Москвы через Северный полюс в Америку — а этот путь
изобиловал сплошной облачностью, в которой приходилось лететь по приборам, вслепую, не видя ни земли, ни горизонта, — машину пилотировал Байдуков. В
этом не было ничего неожиданного: пожалуй, любой командир корабля, имея на
борту такого второго летчика, как Байдуков, распределил бы обязанности внутри
экипажа точно таким же образом.
Но далеко не всякий командир после посадки по собственной инициативе
стал бы во всеуслышание подчеркивать это обстоятельство. А Чкалов поступил
именно так, причем не в узком кругу товарищей, а перед лицом мирового
общественного мнения: именно с этого он начал свой рассказ о перелете
собравшимся к месту посадки корреспондентам крупнейших газет и телеграфных
агентств Америки.
Таков был Чкалов.
Мне повезло: я знал этого человека.
55
* * *
В комнате летчиков всегда ощущалась жизнь отдела. Кто-то переодевается в