Избранное в двух томах

Галлай Марк Лазаревич

существование таких категорий, как везение, невезение и даже судьба, отнюдь не

были склонны пассивно отдаваться им на милость. Поэтому и рассказанная нам

притча в этом смысле должного впечатления не произвела.

Зато мы увидели в ней другое: в каких условиях, на каких самолетах, при

каком техническом обслуживании вели свою героическую работу летчики тех

лет. Главное, основное в их облике было, конечно, не пилотки с «птицами» и не

все их чудачества,

а горячий сплав высокого патриотизма, беспредельной любви

к своему делу и блестящего мастерства. Без этого немыслимо было бы на

чиненых-перечиненых старых «летающих гробах», с ненадежными моторами, без

парашютов успешно воевать на фронтах гражданской войны, учить новых

летчиков и в конечном счете заложить основу всего последующего развития

отечественной авиации, свидетелями и посильными участниками которого

посчастливилось стать и нам.

Со многими выдающимися летчиками — участниками гражданской войны —

Корзинщиков был знаком лично. Особенно тепло и охотно он рассказывая о

«красном асе» Ширинкине — подлинном рыцаре воз-

58

духа. Не раз вылетал Ширинкин в одиночку против двух, трех, а один раз даже

четырех противников и неизменно оказывался победителем. Впоследствии, В

первые, самые тяжелые месяцы Великой Отечественной войны, наши летчики

вынуждены были почти всегда драться с превосходящими силами фашистской

авиации. Некоторые из подобных боев получили широкую известность. Таковы, например, действия трех летчиков-истребителей Калининского фронта —

Алкидова, Баклана и Селищева — против восемнадцати самолетов врага, бой

семерки майора Еремина с двадцатью пятью фашистскими летчиками и многие

другие. Герои этих боев представлялись мне прямыми наследниками Ширинкина, имевшими, правда, перед ним то преимущество, что воевали они хоть и в малом

числе, но на современных, вполне исправных самолетах!

А судьба самого Ширинкина сложилась трагично: уцелев в трудных

воздушных боях гражданской войны, он через полтора десятка лет был, как и

многие другие, репрессирован и погиб в заключении. Реабилитирован посмертно.

Впрочем, о гражданской войне мы имели возможность послушать не только

из уст, так сказать, третьих лиц. Среди летчиков отдела был участник

гражданской войны, награжденный еще тогда боевым орденом Красного

Знамени, — Борис Николаевич Кудрин. Глубоко интеллигентный человек, свободно владеющий иностранными языками, прекрасно играющий на рояле, Борис Николаевич в совершенстве владел и искусством рассказчика, но —

удивительная вещь! — начисто лишался его, как только дело заходило о его

собственных заслугах.

А ему было о чем рассказать. Он штурмовал конницу

Мамонтова, участвовал в боевых операциях на Кавказе и совершил много других

интересных и немаловажных дел. Но чтобы вытянуть из Кудрина мало-мальски

связный рассказ о себе самом, требовались незаурядные дипломатические

таланты Корзинщикова и Чернавского в сочетании с дружным напором всех

присутствовавших слушателей. Впоследствии, уже в конце Великой

Отечественной войны и после нее, он, находясь в относительно преклонных (по

авиационным понятиям, конечно) годах, принимал участие в столь острых и

сложных полетах, как испытания самолетов с ракетными двигателями (БИ-2 и

другие).

59

* * *

Никогда в жизни мне не приходилось и, я думаю, уже не придется делать

столько дел одновременно, как в те месяцы, о которых идет речь: освоение

пилотирования новых типов самолетов, полеты в качестве наблюдателя, работа

над дипломным проектом, изучение методики летных испытаний. Сейчас мне

даже не вполне понятно, как я все это более или менее успевал делать.

Но делалось все это, что называется, «в охотку». Да и все вокруг меня

работали много, интенсивно, в полную силу. У каждого в нашем коллективе было

ощущение, что мы —в центре событий, что делаем дело, не только самое

интересное на свете для нас, но жизненно важное для страны.

Казалось бы, налицо все основания вспоминать это время как одно из самых

счастливых в моей жизни.

Однако сказать так по совести — не могу.

Сложным, каким-то «раздвоенным» было для нас то время.

С одной стороны — замечательная работа. Полеты! Наконец, просто

молодость, естественно несущая в себе мощный заряд оптимизма.

А с другой — тяжкая, гнетущая атмосфера разворачивающихся массовых

репрессий. Сейчас нередко приходится слышать высказывания людей о том, что

им, мол, «раскрыл глаза» 20-й съезд партии. Что ж, допускаю, что кому-то только

он, этот съезд, глаза и раскрыл. Особенно если человек их сам — сознательно или

подсознательно — зажмуривал. Хотя, конечно, справедливо, что именно с этого

съезда начался поток информации о конкретных фактах, в совокупности своей

составлявших понятие «сталинский террор»... Но в основном, в главном

страшная суть происходившего не могла не раскрыться мало-мальски

мыслящему человеку, когда полетели, одна за другой, многие головы людей, известных этому человеку лично. Людей, вся жизнь и реальные заслуги которых