Избранное. Компиляция. Книги 1-11

Пулман Филип

– Естественные выражения народного ликования, ваше святейшество. Это будет достойное…

– Святые небеса! Я ничего подобного не ожидал.

За спиной нового секретаря уже маячили другие люди, незнакомые, но ужасно занятые: они размещали на багажных полках коробки, папки, чемоданы. На всех лицах лежала та же печать компетентности и рвения, какой была отмечена физиономия юного Вотеля.

– Кто все эти люди? – слабо спросил патриарх.

– Ваш новый штат. Когда поезд тронется, я представлю вам их поименно. Мы приложили немалые усилия, чтобы собрать такую талантливую команду.

– Но у меня уже

есть… штат, – старик беспомощно посмотрел на капеллана, который только молча развел руками.

Поезд вздрогнул и поплыл мимо платформы, все еще запруженной пассажирами.

* * *

Малкольму удалось найти недорогой ночлег недалеко от озера – отель «Рембрандт». Он зарегистрировался под одним из своих псевдонимов, отыскал на четвертом этаже свою комнату, оставил там чемодан и отправился на поиски места, где можно было бы поужинать. В его чемодане не было ничего незаконного, но он все равно вырвал у себя волосок и прилепил между дверью и косяком, чтобы узнать не заходил ли кто-нибудь в номер в отсутствие хозяина.

В доме рядом с отелем обнаружился небольшой бар, и Малкольм заказал pot-au-feu [42] .

– Жаль… – начал он.

– Мне тоже очень жаль, – подхватила Аста. – Но что уж теперь…

– «Ушел искать твое воображение». Уже одно то, что тебе пришлось это прочесть… Что он мог иметь в виду, а?

– Именно то, что написал. Он чувствовал, что они оба… Ну, не знаю, – унижены… стали меньше, хуже из-за этого ее нового образа мыслей. Как будто часть Лиры куда-то пропала. Возможно, она и правда больше не верит в воображение, и отчасти из-за Талбота. Вот он и отправился искать ее воображение.

42

Мясное жаркое с овощами в горшочке (фр.).

– Но не могла же она воспринимать этого шарлатана всерьез!

– Очень многие именно так его и восприняли. Его ход мысли очень едкий, разъедающий. Портит все, чего касается. Он что-то говорил конкретно о воображении?

– Нет. Но иногда он использует слово «воображаемый» в пренебрежительном, если не сказать оскорбительном ключе, как бы в кавычках, – чтобы даже до читателей «Балтимор обсервер» дошло: месье выражает иронию. Что ты чувствовала, когда говорила с Пантелеймоном в Оксфорде?.

– Le soleil noir de la Melancolie [43] . Он не говорил прямо, но я почувствовала.

– Точно такое же впечатление произвела на меня Лира, когда мы с ней снова встретились. В юности она была горячей, дерзкой, даже наглой, но даже тогда в ней таилась какая-то печаль, не находишь?

Официант принес еду. Малкольм огляделся. В углу обеденного зала за маленьким столиком в одиночестве сидел худой, хрупкий на вид человек средних лет в потрепанной одежде и очках в тонкой, много раз чиненной оправе. Возможно, он был из Центральной Азии. Перехватив взгляд Малкольма, он тут же отвернулся.

43

«Черное

солнце меланхолии» (фр.).

– Интересно, – заметила Аста. – Он разговаривает со своим деймоном на таджикском.

– Может быть, делегат конгресса?

– Возможно. Но если так, кажется, он недоволен его результатами. Но, возвращаясь к Талботу… Думаю, одна из причин его популярности заключается в том, что его стилю очень легко подражать в студенческом сочинении.

– Ну, или на трибуне. И я уверен, что «Гиперхоразмийцев» он читал. Просто не захотел признаться.

– Вот причины их популярности понять уже труднее.

– Не скажи, – возразил Малкольм. – Захватывающая история о том, как быть эгоистом и не стыдиться этого. Очень соблазнительная позиция для многих.

– Но ведь не для Лиры?

– Мне трудно представить, чтобы она могла даже поверить в такое. Но факт остается фактом: эта книга плохо на них повлияла. Причинила вред и ей, и Пану.

– Но это влияние явно не единственное…

Аста лежала на столе, подобно сфинксу, наполовину закрыв глаза. Они с Малкольмом общались то шепотом, то мысленно; ни один не смог бы точно сказать, кому принадлежала та или иная реплика. Жаркое оказалось отличным; вино, которое пил Малкольм, – сносным; в зале было тепло и удобно. Здесь так и хотелось расслабиться, но они с Астой не позволяли друг другу задремать.

– Он снова на нас смотрит, – прошептала она.

– А что, раньше уже смотрел? По-моему, это мы на него таращились.

– Он любопытный. И нервный. Может, поговорить с ним?

– Нет. Я респектабельный швейцарский бизнесмен, заехал далеко от дома, чтобы демонстрировать образцы продукции местным розничным торговцам. Маловероятно, чтобы он меня чем-то заинтересовал. Продолжаем наблюдать, но скрытно.

Трапеза таджика была более чем скромной, и есть он старался как можно медленнее. По крайней мере, так показалось Асте.

– Возможно, он старается побыть тут подольше, потому что тут тепло, – заметил Малкольм.

Он закончил ужин и расплатился, а таджик все еще сидел за столом и проводил их взглядом, когда они с Астой уходили. Закрывая за собой дверь, Малкольм еще раз встретился с ним глазами: лицо незнакомца было хмурым.

Малкольм успел замерзнуть и устать. В их комнату никто не входил: волосок на двери был на месте. Забравшись в постель, он немного почитал перед сном «Джахана и Рухсану». Аста дремала рядом на подушке.

* * *

В два часа ночи в дверь постучали. Оба сразу проснулись, хотя стук был очень тихий. В следующую секунду Малкольм уже стоял у двери.

– Кто там? – прошептал он, не открывая.

– Сударь, мне нужно с вами поговорить.

Голос, без сомнения, принадлежал таджику. Он говорил по-французски, как Малкольм, но акцент чувствовался даже в шепоте и через дверь.

– Одну минуту, – Малкольм надел рубашку и брюки и постарался отпереть дверь как можно тише.

На пороге действительно стоял тот незнакомец из бара. И он был напуган. Змея-деймон, обвившаяся вокруг его шеи, пристально вглядывалась в темный коридор за спиной. Малкольм впустил гостя, запер дверь и указал на единственный стул. Сам он сел на кровать.