Избранное. Том 1
Шрифт:
После молитвы к народу обратился через переводчика Ма Чжунин:
— Я прибыл в этот край, чтобы освободить вас! Я желаю вам добра. Сниму головы с тех, кто угнетает вас! Ходжа-ака — старший брат, а я младший. Если мои солдаты будут нарушать порядок, я сам накажу их!
По его знаку Ма Шимин приказал вывести из колонны дунганских войск четырех человек, обмазанных сажей.
— Вот, — продолжал Ма Чжунин, — эти грабили имущество народа. Я казню их на ваших глазах!
Ма Шимин вывел группу дунган с винтовками на изготовку.
— Расстрелять! — приказал Ма Чжунин.
Прогремели
— Слава Га-сылину! — раздалось из толпы. «Кажется, справедливый дунганин», — думали люди. И только некоторые, особенно недоверчивые, сомневались: «Как бы не было здесь какого-нибудь обмана».
— А теперь, — крикнул гордо восседавший на коне Ма Чжунин, — я войду в Урумчи, как нож в масло! Тот, кто преградит мне путь, испытает на себе остроту моих сабель! — И он, вырвав из ножен сабли, заиграл ими в воздухе.
Дунганская колонна ответила командующему одобрительными криками.
Ма Чжунин, не меняя гордой позы, двинулся впереди своих войск. Народ молча провожал его глазами.
Отряд Ходжанияза расположился на ночлег в лесу. Утихла суета, пламя костра, еще недавно такое яркое, теперь едва светилось, в его тусклых отсветах иногда проносились черные тени летучих мышей. К беспрерывному стрекоту цикад начал примешиваться храп бойцов, уставших после долгого перехода. Чтобы хоть как-то отогнать сон, дозорные подбрасывали в затухающий костер сухие ветки…
Пазыл не спал. В небольшой походной палатке при свете догорающей свечи он расшифровывал содержание письма, полученного сегодня.
«Ваши успехи вызвали беспокойство в правительственных кругах Урумчи. Помимо подготовки в чисто военном плане, к Ходжаниязу и Ма Чжунину направлены лазутчики, с тем чтобы разъединить вас, вызвав разногласия между уйгурами и дунганами, после чего поочередно расправиться с теми и с другими. Мы распространили листовки, где раскрыли этот план. Будьте бдительны.
Я выезжаю в Кульджу. Когда устроюсь там, связь восстановим. Напоминаю: будь начеку по отношению к Ма Чжунину, не разрывая союза с ним, используя его силы, противодействуй осуществлению его тайных намерений. Собирай вокруг себя надежных людей. Будь осторожен.
«И единство, и противодействие, — заключил для себя Пазыл. — Сложная ситуация…»
Его размышления прервал Сопахун.
— Проходи, садись. — Пазыл внимательно посмотрел на Сопахуна. — Что случилось?
— Пришлось немного задержаться.
— Из-за чего?
— Как из-за чего, афандим! — Сопахун не скрывал недовольства. — Опять из-за этого наглого дунганина! Комендантам Жимисара оставлен Самсакнияз, а человек Га-сылина Мао Чжу сует нос во все дела, командует…
— Подожди, — прервал его Пазыл. — Что у вас произошло?
— Дунганин потребовал военных трофеев и весь
— П-нон-нятно…
— Они захватили лучшее оружие, добытое в Жимисаре. Но не успокоились на этом и хотят забрать все остальное! Как мы можем быть вместе с ними?
— Не спеши с выводами, — проговорил Пазыл, свертывая самокрутку. Пальцы его дрожали, выдавая нервное напряжение.
— Если сегодня они творят такое, то что же завтра? Совсем сядут нам на шею! — не унимался Сопахун, которого не так-то просто было вывести из себя.
Пазылу передалось его возмущение, но он взял себя в руки:
— Возможно, Мао Чжу просто шутил, а вы делаете из мухи слона… Это же может повредить делу, Сопахун.
— Как знаешь… Но трудно им доверять, афанди-ака!
И Пазыл вспомнил народное предание о восстании 1864 года в Кульдже. Тогда уйгуры и дунгане тоже объединились. Их руководители под Кораном принесли присягу верности друг другу. Но дунгане предали, а потом стало известно, что они присягали не под Кораном, а под обернутым в материю кирпичом. «Неужто нарушение обязательств и раскол неизбежны, а? Нет, сейчас не то время. Не надо допускать междоусобной розни…»
— Раз мы сами пригласили их, то должны терпеть, проявить выдержку…
— Жалко Ходжу-ака, иначе я бы… — стиснул кулаки Сопахун.
— Вначале нужно взять Кумул, братец, встать на ноги, а потом уже действовать по обстоятельствам. А пока что не горячись. И джигитам скажи, чтобы не затевали ссоры. Ну, иди спать — завтра в поход…
Ходжанияз восседал на темно-рыжем коне. Широкий патронташ и маузер в деревянной кобуре придавали ему необычайно воинственный вид.
— Джигиты! — обратился он к отряду, успокаивая танцующего под собой коня. — Пришел час испытать ваше мужество. Пусть ваши кони не повернут в бою назад! Других слов у меня нет!
— Не отступим! — загремели голоса всех семисот джигитов.
— Веди, Сопахун! — приказал Гази-ходжа (после взятия Жимисара в народе Ходжаниязу дали имя Гази — воитель за веру).
Сопахун под зеленым знаменем со звездой и полумесяцем тронулся вперед. За ним чередой двинулись сотни.
По разработанному плану бригаду Доу Цзигана нужно было разгромить во время перехода между Яттыкудуком и Кумулом. Га-сылин выходил на нее с тыла, через перевал Чонашу. Ходжаниязу же следовало через труднейший перевал Кирикдон ударить навстречу врагу.
— Нет ли другой дороги, Ходжа-ака? Выдержат ли кони? — спросил Пазыл.
— Лишь бы до Ташбулака добраться, а там равнина.
Острые пики Кирикдона напоминали зубья пилы. Хотя до лета было еще далеко, от нагретых солнцем голых скал, совершенно лишенных растительности, исходил жар, как от раскаленного тандыра, в котором выпекают лепешки. Кони покрылись черным потом, их ноги дрожали от напряжения. А скалам, казалось, не будет конца: они, как верблюжьи горбы, поднимались одна за другой, недаром эта местность называлась Кирикдон — Сорок гор.