Избранное. Том 1

Самади Зия Ибадатович

Но джигиты медлили предавать земле тела своих товарищей и стояли неподвижно, будто не слышали Ходжанияза.

— Борьба не обходится без потерь, братья! — заговорил Пазыл. — Без жертв мы не добьемся победы. Погибли наши верные друзья, боевые товарищи, но мы победили, и наша победа — новый шаг на пути к свободе…

Первым в могилу опустили Палтахуна, потом — в ряд с ним — других джигитов… Вскоре над ними вырос высокий холм. Воины во главе с Ходжаниязом прочли молитву за упокой душ павших.

С того дня место это стали

называть Могилой шахидов — павших за веру, и каждый путник останавливался возле нее, воздевая в молитве руки.

Глава тринадцатая

1

Ранним утром разнесся над Кумулом радостный звон литавр, — такой бывает лишь в дни мусульманского праздника — хейта.

Но сегодня не хейт, сегодня праздник победы. Накануне была разгромлена и уничтожена бригада генерала Доу Цзигана, того самого, который грозился жестоко наказать «этих чаньту», и гоминьдановский гарнизон Кумула сдался. Кумульцы, вот уже сколько времени жившие в ожидании расправы и под угрозой голодной смерти, высыпали на улицы и поздравляли друг друга так, словно живыми выбрались из могилы.

Сегодня все четверо ворот кумульской цитадели раскрыты настежь, и в них, не прекращаясь, вливается людской поток из окрестных сел. Люди едут на конях и ослах, идут пешком. Все несут в руках узелки, ведут коней, коров, баранов — это подарки победителям. В толпе пляшут под бубны и карнаи, распевают только что сложенные в честь Гази-ходжи частушки.

Сегодня все улицы и тупики Кумула чисто подметены, политы водой. Жители извлекли из сундуков праздничные одежды и принарядились — женщины и мужчины, старики и молодые. Радостное чувство упоения свободой влечет всех на улицы. А там звуки литавр — гум-галан, гум-галан, галан-галан-гум, — будто опережая друг друга, несутся с балкона дворца кумульского вана, сзывая народ на праздник.

Сегодня дворец ломился от простого люда, а ведь сюда допускались только беки да сборщики податей. Для угощения победителей зарезали десятки коров, сотни баранов. В огромных черных котлах варилось мясо, поспевал плов, в тандырах пеклись ароматные лепешки и самса, на мангалах жарились жирные, сочные шашлыки…

На площади перед дворцом под звуки литавр танцевали «кумульский санем», в танце по обычаю участвовали и женщины, и мужчины. Кто-то из танцующих воскликнул:

— Слава Гази-ходже!

Другие голоса подхватили:

— Салам Гази-ходже!

— Станем воинами Гази-ходжи!

— Если умрем — погибнем за правое дело! — полетели громкие крики над толпой.

Пазыла, пробиравшегося сквозь толпу, потянул за рукав один из бойцов отряда:

— Пазыл-ака, Пазыл-ака, в медресе переполох…

Когда они вошли в медресе, то увидели, что главный мулла — Хатипахун — вместе с четырьмя-пятью имамами, собрав полсотни пожилых китайцев и китаянок, принуждает их принять мусульманство и произнести слова

молитвы: «Аллаха илалла, Мухамадул расулилла». Китайцы, дрожа от страха, лепетали:

— Ла… ла… ла…

Пазыл громко рассмеялся.

— Не смейтесь, афандим, — с укором сказал Хатипахун. — Дорога исламу теперь открыта, и наш долг наставить на путь истинный этих неверных.

— Кто же открыл дорогу исламу? — насупил брови Пазыл.

— Гази-ходжа, разумеется, иншалла…

— Если вы хотите открыть дорогу исламу, пойдемте, я дам вам винтовки. Вы будете сражаться с врагом, как и мы!

— Не все… могут держать… ружья, — пролепетал, заикаясь, Хатипахун.

— А мучить мирное население? Это вы можете?..

— Мы хотели совершить благородное дело…

— Глупцы! Такие глупцы могут испортить все дело! Наша цель — не обратить в ислам иноверцев, а освободить трудовой народ от общих угнетателей. Вы же хотите натравить трудящихся друг на друга… Отпустите их!

— О пророк…

— Мы подняли оружие против гоминьдановцев. Мирное население не враг нам! Если вы снова затеете что-нибудь подобное, я вас проучу! — прикрикнул Пазыл и отпустил китайцев по домам. Те, обрадованные, без конца благодарили Пазыла, кланяясь чуть не до земли.

А Хатипахун поспешил к Ходжаниязу жаловаться на «неверного» Пазыла.

2

Сато появился перед Ма Чжунином внезапно, будто из-под земли.

— Вы, наверное, не ждали меня, Га-сылин? — спросил он после приветствий.

— Сказать честно, даже не думал, что наша встреча здесь возможна.

— Вы ошиблись, дорогой друг. Мы просто все время держали вас в тени, как духа жалости.

— Да ну? — с нескрываемой издевкой переспросил Ма. Его укололи слова «дух жалости».

— Конечно! Бросить в беде такого друга, как вы, было бы недостойным делом. Наступило время протянуть руку помощи — и вот я здесь. Или вы считаете нашу встречу излишней? — вдруг спросил Сато.

— Почему же… Но что касается «беды», то не понимаю, о чем вы говорите, на что намекаете. Результаты наших военных походов заслуживают иной оценки.

— Гордиться и радоваться еще рано, Га-сылин, — начал поучать Сато, словно учитель ученика. — Две-три случайные победы не решают дела.

— Случайные? — Ма Чжунин покраснел от гнева. «Как распоясался этот коротконогий японец!» — подумал он.

— Скромность иногда не вредит, Га-сылин, — Сато уловил настроение Ма Чжунина. — Никто не отрицает вашу доблесть в бою. Но и ошибок допущено немало.

— Ош-шибок?..

— Да. Ошибок. В методах работы.

— Например?

— Во-первых, — заговорил спокойным, уверенным тоном Сато, — ваша собственная прямолинейность и грубость ваших единомышленников насторожили Пазыла, Ходжанияза. Теперь они, если даже останутся вашими спутниками, всегда будут держать нож при себе…

— Ха!.. — вскочил с места Ма Чжунин.