Избранное. Том 2
Шрифт:
— Что поделаешь? — улыбнулся Аббасов. — Жаль было расставаться с ним, но обстоятельства заставили. Дальше жить вместе оказалось невозможно.
— Ничего, думаю, мы еще с ним встретимся…
— Если говорить серьезно, то очень обидно, что я был вынужден уйти с этого места как раз тогда, когда началась вооруженная борьба. Сейчас сведения, которые я мог получить, пригодились бы особенно. Но что поделаешь? Я виноват, спешил…
— Центр ни в чем тебя не винит, напротив, мы выражаем тебе благодарность. Ничего, что ты должен уехать. У нас еще с тобой много дел впереди, не грусти, — успокоил его Рахимджан.
Обвиняя себя, Аббасов
— Ну что ж, слушайте мою последнюю информацию, — сказал Аббасов. — Вот какие есть новости. На приеме в доме Талъата Любинди щедро одарил от имени власти купцов, баев, мулл и призвал их всех к борьбе против «шестерых воров» и других людей, выступающих против нынешнего режима. Я думаю, об этом надо непременно сообщить народу. Нужна, наверно, специальная листовка: пусть все знают о замыслах Любинди.
— Сделаем, — Рахимджан что-то занес в записную книжку.
— Дальше. Любинди задумал — послать в горы на переговоры с «шестью ворами» уважаемых людей — Мухтара-хаджи и Нодара. Он это обстоятельно готовит.
— Вот оно как…
— И если мятежники согласятся сложить оружие и подчинятся властям, он обещает Патиха сделать начальником Нилкинского уезда, а Гани поставить во главе Токкузтарского.
— Ты смотри! Значит, этот подонок решил купить наших героев, — холодно усмехнулся Рахимджан.
— Не думаю, чтобы Любинди собирался выполнить свои обещания. Речь идет скорее не о покупке, а о простом обмане. Эти господа столько раз обводили вокруг пальца нас, глупых чаньту, что решили — и сейчас не поздно…
— Ну, нет! — гневно отрезал Рахимджан, которого самонадеянность врага всегда необычайно сердила. — Тут господа ошибаются. Теперь «чаньту» поумнели.
— Во всяком случае, считаю, что необходимо предупредить Гани и Патиха о планах Любинди, — сказал Аббасов.
После того как они обговорили все детали относительно дальнейших действий организации, Рахимджан сказал:
— Тебя доведет до места наш человек,
— Я думал, мы с Мамашем-ака поедем, — несколько разочарованно произнес Аббасов. Мамаш был его давним верным другом.
— Таково решение нашего комитета. — Рахимджан передал Аббасову хурджун. — Здесь немного еды, одежда и деньги. — И, когда Аббасов сел в седло, с теплотой в голосе добавил:
— Я верю, что ты вернешься, набравшись опыта и знаний. Возвращайся с добычей. Мы все желаем тебе удачи.
— Я постараюсь.
Может быть, оттого, что была сегодня пятница, может, потому, что за последние годы народ так исстрадался, что больше, чем раньше, появилось людей, ищущих забвения от бед и забот в беседах с аллахом и уповающих на его милость, только байтулинская мечеть была переполнена. Народ толпился даже во дворе. Все эти люди в старой одежде, с печатью страданий на лицах сейчас были наполнены каким-то радостным ожиданием. Правоверные должны были сосредоточенно молиться, повернувшись в сторону Мекки, испрашивать у аллаха милости, покорно полагаясь на его волю. Но сегодня было несколько иначе, чем бывало обычно. Среди молившихся то там, то тут возникали разговоры, не имевшие отношения к аллаху и религии.
— Во всех мечетях они есть.
— И не только в мечетях, даже на улицах и базарных площадях расклеены эти листовки.
— Кто же это сделал? Молодцы, настоящие джигиты!
— Говорят, многих людей за это посадили в тюрьму.
— A-а, к этому нам не привыкать.
— Я полагаю, что все это дело рук известной «шестерки воров».
— У них и в городе есть свои люди…
— Эх, если бы эти шестеро вместо того, чтобы сидеть в своих горах, подошли бы к городским стенам, весь народ поднялся бы им на помощь.
— Тише ты! Услышат…
— У этих проклятых и в мечети свои уши.
Тихие разговоры прервал призыв к окончанию молитвы. Когда люди стали пробираться к дверям, вдруг обнаружилось, что все выходы перекрыты и мечеть окружена вооруженными чериками, которые никого не выпускали. Черики с пулеметами заняли крыши ближайших домов. Могло показаться, что эти пулеметы вот-вот залают, сея смерть. Но люди здесь давно привыкли к подобным выходкам власти, и особенного испуга в толпе не чувствовалось.
— Ну что это такое?! Даже помолиться спокойно не дадут!
— Только сюда с винтовками не залазили!
— Тюрем не хватает, так, видно, и эту мечеть решили переоборудовать в тюрьму.
— Да пусть нас тут всех расстреляют, но от своей веры не отступимся. Мечеть — дом аллаха. Не отдадим его неверным!
Тем временем один из чиновников в сопровождении двух чериков поднялся на помост и сказал:
— Эй, мусульмане! Слушайте, что вам скажут. Нечего зря шуметь, слушайте нас!
— Если надо что-то сообщить народу, зачем на него пулеметы направлять?
— Верно, такие приятные новости, что боятся, как бы мы не взбунтовались, услышав их.
На помост с помощью своих холуев с трудом взобрался Любинди. Всем своим видом он показывал преданность делу ислама.
— Люди! — возвысил голос чиновник. — Сегодня перед вами пожелал выступить сам досточтимый господин Любинди! Выслушаем же его с подобающим вниманием!
— Мы ничего дурного не делали, не бунтовали, зачем окружили дом аллаха своими чериками? Пусть сначала ответит на этот вопрос! А потом, может быть, мы его и послушаем!