Избранное. Том 2
Шрифт:
Третье от угла окно светилось. Это было окно рабочего кабинета Любинди. Аббасов не раз бывал в этом кабинете. Любинди часто вызывал сюда людей, с которыми хотел встретиться, а по ночам он здесь принимал своих секретных агентов.
— Почему зажегся свет? Может быть, к Любинди кто-то пришел? Или ему передали по телефону важные новости? — напряженно размышлял Абдукерим.
— Видите человека, что тайком пробирается к дому? — тихо спросил Аббасова его товарищ.
Начинало светать, и кое-что уже можно было разглядеть. Приглядевшись, Аббасов тоже увидел человека, который, прячась и оглядываясь, приближался к зданию. Но тут из переулка
— Стой! — закричал патрульный на коне. — Руки вверх!
Подняв руки, незнакомец что-то сказал всадникам, видимо, пароль, те, отпустив его, поехали дальше. Аббасов не мог разглядеть лица шпика, но его голос показался ему знакомым. Кто же это мог быть? Ему были известны многие люди Любинди: Зайнулла, Шеривахун, Хашим, Давур… Кто же из них? Человек повернулся. Зайнулла! «Наверно, узнал о часе восстания…»
А тот тем временем подошел к окну и, тихо постучав условным стуком, прошел к воротам. Через некоторое время ворота с тягучим скрипом приоткрылись, и агент прошмыгнул внутрь.
— Хорошо бы прикончить обоих! — шепнул товарищу Аббасов и посмотрел на часы. — Без двадцати минут шесть.
Холод поздней осени пронизывал до костей, а они уже около двух часов пролежали в сыром арыке… Товарищ Абдукерима уже начал дрожать, но старался не подавать виду, что он замерз. Разве может холод испугать подпольщика, выполняющего важное задание?
Аббасов тревожно всматривался то в окно кабинета, то в ту сторону, где находилось управление. Оттуда должна была показаться машина, которая придет за Любинди.
Шесть часов. Тишина… Что случилось? Аббасов снова посмотрел на часы. Ведь они перед уходом сверили стрелки с Рахимджаном. Почему они не начинают?.. Прошла минута, две, три… Аббасову показалось, что они тянутся, как три долгие дня. Что же произошло? Пять минут… шесть… семь…
— Ур-р-р-а! Ур-р-р-а! — донесся с запада мощный крик.
— Урра! Ур-ра! — еще громче отозвались на востоке, и этот мощный зов, слившись воедино, прогремел, подобно пушечному выстрелу. Началось! На востоке кинулись в бой воины Гани-батура, пришедшие из Нилки, а на западе — кульджинцы…
В это время со стороны главного управления засветились фары приближающегося автомобиля, в тот же миг открылись ворота и оттуда стремительно выскочил Любинди. Теперь минута решает все, медлить нельзя! Машина все ближе… Аббасов выпрыгнул из арыка и с криком: «Смерть предателю!» — разрядил в Любинди весь барабан нагана. Рядом прозвучала автоматная очередь — это стрелял товарищ. Заревев, как раненый бык, Любинди рухнул на землю…
За три дня до этого на тайном совещании было решено начать восстание 7 ноября 1944 года. По выработанному плану отряды Гани должны были напасть на противника на востоке и северо-востоке Кульджи, а городские повстанцы атаковать с запада. Согласно этому плану и началось нападение на врага — одновременно с двух сторон.
Отряды под командованием Патиха Муслимова наступали на город с северо-востока со стороны Кепакюзи и Панджима. Однако, встретив сильное сопротивление врага на укреплении Лян-шань, они после ожесточенного боя вынуждены были отойти.
Отряды партизан под руководством Гани двигались к Топадону, Карадону, Жиргилану. Им было поручено подавить части гоминьдановцев, сосредоточенные возле двух районных управлений безопасности. В результате были бы освобождены два крупных, густонаселенных района города. Кроме того, это дало бы возможность
Бойцы Гани-батура гордились тем, что им предстоит освободить от поработителей прекрасный город, сердце Илийского края. В отрядах царило радостное нетерпеливое возбуждение. Очень волновался перед боем и их командир. Именно здесь ему предстояло доказать, что не зря народ наградил его прозвищем богатыря.
Гани обвел глазами строй своих партизан, стоявших широким фронтом в три шеренги, и выехал в центр перед ними. В ночном тумане огромный всадник на могучем коне выглядел сказочно, легендарно. Перед ним стояли пусть не регулярные войска, но уже сцементированное, твердое единство товарищей по борьбе, добровольно выбравших свой путь, с которого их ничто не могло заставить свернуть. В сердце каждого бойца горела ненависть к врагу и отвага.
— Братья! — вдохновенно воскликнул Гани. — Сегодня мы вступим в бой за освобождение Кульджи, славного города на Или. Я верю, что вы — настоящие джигиты, что вы не уроните чести илийцев!..
В ответ раздались крики:
— Кульдже быть свободной!
— Жизнь свою отдадим за свободу родины!
Потом отдельные выклики слились в единое мощное «ура», и шеренги двинулись в бой.
Гани разбил свой отряд на три подразделения: первое во главе с. Османом и Юсупом выступало в направлении Топадона, второе под командованием Нура и Сеита — Карадона. Самый трудный участок, жиргиланский, Гани оставил для группы, которой руководил лично. Выступили все одновременно. К партизанам во время их марша примкнули и городские жители, поднятые подпольщиками. Их возглавлял Рахимджан Сабири. Отряды Гани и Рахимджана бок о бок шли вдоль реки по направлению к кварталу Чимилак. Число повстанцев росло прямо на глазах — из проснувшихся домов выскакивали наспех одетые люди и присоединялись к партизанам. Колонны повстанцев ширились с каждым шагом — словно мчался яростный селевой поток, все сметающий на своем пути. Кто бы мог теперь остановить этот сель! Нелегко и медленно поднимаются и расправляют плечи народные массы, но раз они восстали — остановить их уже никому не под силу. Берегись, враг! И не жди пощады!
Войска Гани-батура с трех сторон ворвались в город и окружили районное управление безопасности Карадона. Для охраны каждого из управлений враг выделил по пятьдесят-шестьдесят чериков. Они исчезли мгновенно — словно корова языком слизнула. Кто-то бежал, бросив в панике оружие, другие были уничтожены или схвачены живыми, прежде чем успели оказать хоть какое-нибудь сопротивление. Гани громко сказал окружившим его бойцам: «Мы вошли в Карадон так легко, как входит острый нож в курдючное сало!» Из тюрьмы районного управления было освобождено около ста заключенных. Среди них находилась жена Патиха Муслимова, взятая гоминьдановцами в качестве заложницы.
В приемной управления Гани раздавал бойцам трофейное оружие. В комнату вошел Рахимджан и, улыбаясь, произнес:
— Оставь и для нас хоть немного.
— Для тебя-то я всегда найду оружие! — воскликнул Гани, бросаясь к другу. Он обнял его так, что тот едва не задохнулся.
— Пусти, раздавишь, а у нас еще впереди много дел, — рассмеялся Рахимджан, а потом добавил: — Спасибо, Гани, тебе за все!
Двух народных вожаков окружили партизаны и городские повстанцы. Их лица сияли радостью первой победы.