Избранное. Том 2
Шрифт:
— Не бойся, мама… Я ведь не одна, — нашлась Маимхан. — Мы поедем вместе с Хаитбаки.
Последние слова дочери немного успокоили тетушку Азнихан, но она продолжала волноваться.
— Если уж вы решили ехать, подождите хотя бы, пока рассветет…
— Нет, нет, мама, мы должны отправляться сейчас! Так надо, милая моя, дорогая, золотая…
Маимхан еще что-то говорила матери, ласково упрашивала, настаивала, умоляла, пока не добилась своего — тетушка Азнихан не могла ни в чем долго сопротивляться дочери.
— Но если об этом узнает отец…
— Мамочка, он ничего не узнает, я скоро вернусь!..
…Сразив такого гангуна [79] ,
79
Гангун — удалец, силач.
80
Ночи — то же, что гангун.
B таком состоянии Хаитбаки казалось просто невозможным заявиться домой и улечься спать. Трижды подходил он к своему порогу и трижды уходил прочь. Все чувства в нем бушевали, искали выхода, наконец он решил, что нужно немедленно увидеть Маимхан. Зачем?.. Этот вопрос его мало беспокоил.
Как мотылек вокруг свечи, кружил он остаток ночи возле ее дома, но стоило ему приблизиться к воротам, как все тело Хаитбаки пронизывала дрожь, а в горле спекался горячий ком, и он в растерянности отступал назад. Что же случилось? Ведь прежде он сотню… Нет, тысячу раз прежде бывал он в этом дворе, играл с Маимхан в прятки, получал от дядюшки Сетака в подарок асыки… Тогда тетушка Азнихан еще держала коров, и они, малыши, лакомились кисмаком [81] … Сколько воды утекло с тех пор! Теперь он заглядывает сюда так редко… Да, прошлого не вернешь!.. Хаитбаки не заметил, как снова очутился у ворот Маимхан. И опять крадучись прошел мимо.
81
Кисмак — осадок от вскипевшего молока.
В этот момент послышались звуки нагира. «Вот и утро, поневоле надо уходить», — подумал Хаитбаки, однако сами ноги не дали ему отойти далеко: отступив к густым зарослям тальника, он присел на пень от карагача, не сводя глаз с дома напротив.
Хаитбаки порядком утомился так сидеть, когда вдруг из ворот вышел какой-то человек… Хаитбаки не поверил себе и потер глаза: ему привиделся молодой джигит, совсем юноша… Так и есть: вот он пересек улицу быстрыми шагами и, не оглядываясь, поспешил дальше… Уже не вор ли это? Вор… А если это вовсе не вор, а… Ему сделалось не по себе при одной мысли, которую он даже побоялся довести до конца. Не медля больше ни мгновения, Хаитбаки вскочил и кинулся в ту сторону, где скрылся незнакомец.
Предвещая зарю, все громче стучал нагир, наливаясь радостью, ликованием и торжеством. Быстрые удары думбака словно подзадоривали средний и главный барабаны, дробь учащалась, переходила в бешеный, неистовый ритм и, пронизывая предутреннюю тишину, будила окрестные селения.
В
— Не Бахти ли гонится за тобой по пятам?.. — Поняв, кто перед ним, Хаитбаки не сразу сообразил, о чем идет речь.
— Так это ты?! — вырвалось у него изумление.
— Я, как видишь.
— А…
— Что — «а»?..
— А эта одежда? — Хаитбаки даже рукой провел по бешмету из верблюжьей шерсти, чтобы убедиться — не лгут ли глаза.
— Одежда как одежда.
— Ну откуда ты раздобыла ее?
— Стащила с обжоры Бахти!
Они расхохотались.
— Дома ли твой чипар бяштя? [82]
— А где же ему быть…
— Слушай, Хаитбаки, дай мне своего коня.
82
Чипар бяштя — конь (дословно: пестрый пятилеток).
— Куда ты собралась?
— Не спрашивай. Видишь вот этот хурджун?
— Ох-хой… Ты что, направляешься в Мекку?
— Все узнаешь потом. Хочешь ехать со мной?
— С тобой? Куда угодно!
Преданность Хаитбаки тронула Маимхан, но брать его с собой она не думала.
— Нет, Хаитбаки, я пошутила… Мне нужен только твой конь.
— Как хочешь, Маимхан. Только скажи, куда ты едешь.
— Скажу, скажу… когда возвращусь, хорошо? А ты только смотри в оба и не попадайся на глаза Бахти!..
Маимхан схватила Хаитбаки за кончик носа и больно ущипнула, но добряк Хаитбаки даже не почувствовал этого, только сердце еще сильнее заколотилось у него в груди.
Спустя немного времени он оседлал своего коня и тайком, через сад, вывел его на поле, заросшее клевером. Маимхан, с нетерпением ожидавшая здесь Хаитбаки, тут лее вскочила на коня, стегнула его плетью и скрылась в предрассветных сумерках.
А нагир заливался все громче, все раскатистей, будто невидимые музыканты заметили девушку в мужском одеянии и провожали ее в опасный, но славный путь…
Самым крутым поворотом в ее жизни казался этот день Маимхан, и странным чувством была охвачена ее душа. Все мечты Маимхан, все ее сокровеннейшие надежды, доныне мерцавшие, подобно звездам в недоступных далях, внезапно вспыхнули, загорелись ярким, зовущим светом — и вот она летела теперь им навстречу, и никакая сила не могла ее повернуть назад. Легкая, свободная, словно птица, набравшая высоту… Где-то там, впереди, ее ждал Ахтам, только рядом с ним опустится она, коснется земли…
Быстроногий конь в лад ее мыслям, нес Маимхан вперед, и далекое становилось все ближе, ближе…
— Стой! — Одновременно с грозным криком из-за большого камня показался человек с ружьем в руках. — Ты кто такой?
— Разве не видишь? Путник, — Маимхан придержала коня.
— Путник?.. Что тебе надо в этих местах?
Маимхан, не отвечая, разглядывала человека, преградившего ей дорогу. Лицо его заросло густой щетинистой бородой, а поношенная шубенка и рубашка из когда-то белой ткани теперь не отличались цветом от серого камня, возле которого он стоял. Судя по всему, этот человек порядком одичал и давно отвык от домашней жизни.