Избранное. Том 2
Шрифт:
— Все мы вышли из яйца,— туманно ответил Семен Семенович. Я не стал уточнять.— Мать клала яйца. Кстати, тогда харисяне были значительно мельче, величиной с ваших пингвинов. Свой рост и внешний вид они усовершенствовали впоследствии направленной изменчивостью. По своим понятиям красоты и целесообразности.
— Фактически мать и была вашей царицей,— предположил я.
— Нет, нет,— категорически возразил Семен Семенович.— Мать сама подчиняется мудрой силе общины, как и любой из его членов. Если она не могла, как это следует, исполнять обязанности рода, ее заменяли другой.
— А мать
Семен Семенович глянул на меня укоризненно.
— Ни мать, ни любого полезного члена общества, заболевшего или состарившегося, у нас не изгоняли даже на заре цивилизации. Их заботливо кормили, за ними ухаживали до их естественного конца. Изгонялись лишь...— Семен Семенович запнулся. До чего ему не хотелось об этом говорить. Но я, видимо, должен был знать, и он продолжал рассказывать.— Изгонялись непохожие...
— Что?
Я был потрясен до глубины души и только смотрел на него молча и с ужасом.
— Вот почему наше развитие, как существ разумных, началось с архитектуры. Заботиться о красоте и рациональности постройки, в которой живет и трудится род, нам было присуще всегда. Потом уже развились математика, механика, физика, химия, биология, медицина, география, астрономия и другие науки. Науки у нас развивались быстро и скоро. Об ученых заботились, как и о матери.
— А искусство? Есть у вас искусство? — потрясенно вскричал я. Семен Семенович грустно покачал головой.
— У нас могло бы быть искусство, как и у землян. Но мы не дали ему развиться. Как и на заре цивилизации, так и в ее расцвете харисяне последовательно и настойчиво уничтожали все непохожее. А искусство — это и есть непохожее...
Познавший Землю оживился.
— На Земле самое трудное для меня, чего я никак не мог понять, это — искусство. Не правда ли, и для человечества искусство есть что-то непонятное, неразгаданное и в этом именно сила искусства.
— Как непонятна и неразгадана душа человека,— сказал я,— которую пытается отразить искусство.
— Душа? Я понимаю, что вы подразумеваете под этим. У харисян коллективная душа. Душа вида, и она эволюционировала вместе с видом.
— Разве это возможно?
— Значит, возможно.
— Семен Семенович, а что же вы делали с непохожими при развитой цивилизации? Ведь они продолжали появляться на свет! И уже могли, наверное, переносить отчуждение от общества.
— Безусловно, и потому общество не могло допустить их существования... с их странными взглядами, непостижимыми поступками и действиями.
— Их убивали?
— Я уже говорил вам: харисяне не могут убивать. Они... умирали сами.
— Почему?
— Есть много способов избавиться от них. Каждая эпоха выбирает свой. В древности, например, их просто окружали так плотно, что они не могли, понимаете, совсем не могли осуществлять свою непохожесть. И они быстро погибали. Но это было до эры Великих Открытий — две тысячи лет назад. В течение каких-нибудь двухсот лет были совершены открытия, которые дали нам могущество неисчислимое. Открытие тайны тяготения, освоение ближайшего космоса... А затем и победа над гиперпространством. Покоривший Пространство первым открыл так называемый прыжок в гиперпространстве. Знаете, сколько времени понадобится, чтобы добраться от
— Сколько?! — Я схватил его за руку.
— Считайте. Время, необходимое на космический полет в пределах вашей солнечной системы, плюс время, потраченное на такой же полет в нашей солнечной системе. Разбег и замедление.
— А движение в межгалактическом пространстве...
— Займет секунды... Но именно за эти секунды вы умрете и родитесь вновь...
— Не понимаю!
— ...С обратным знаком. Поэтому прыжок в гиперпространство возможен, лишь когда цель прыжка есть антигалактика. Искривление пространства... Подробнее затрудняюсь объяснить. Я ведь гуманитарий. А затем произошло открытие Победившего Смерть. Он впервые с его мощнейшей электронной аппаратурой записал структуру одного из лишенных себя — его тела, его мозга — и воссоздал его. Так мы стали бессмертными. Тогда мы...
— Простите, но что это значит лишенный себя?
— Это у нас высшая мера наказания — лишение антенны. Ведь мы не убиваем.
— А что получается, когда удаляют антенны?
— Да конца еще не раскрыто наукой... Я попытаюсь вам объяснить. Харисянин, как я уже вам говорил, в высшей степени коллективное существо: в присутствии других харисян он проявляет такие свойства и способности, которые никогда не проявляются в одиночестве.
— Эффект группы!
— Да. Так для чего харисянину антенны? Без них он как бы не слышит мыслей других, не полностью их понимает.
— А вы разве воспринимаете мысли друг друга?
— Конечно. С помощью антенн. Антенны — орган исключительной чуткости. Это, кстати, и орган обоняния. Но это еще не все. Стоит отрезать харисянину антенны, как он полностью теряет способность творчески мыслить — талант его гаснет, как пламя, залитое водой... Он уже не может быть ни ученым, ни инженером, ни архитектором, хотя знания его остаются — на память это не влияет,— но воспользоваться знаниями он уже не может. Харисянин, лишенный антенн, или, как у нас говорят, лишенный себя, уже, по существу, никуда не годен. Он делает самую примитивную работу, а иногда и ту не может делать. Обычно такие харисяне долго не живут.
Я молчал, подавленный, мне стало жутко. Как объяснить эту жестокость?..
— Странное дело,— продолжал задумчиво Семен Семенович,— из совершенно одинаковых оплодотворенных яиц одной семьи развиваются порой совершенно несхожие харисяне. Наша наука так и не открыла — почему? (Мутации... слабое объяснение). Понимаете, харисяне с совершенно невообразимыми особенностями, чего у нас не терпели никогда. Особенностями, столь непонятными и непостижимыми, что приходилось этих харисян лишать антенны.
— Как страшно: вы убивали личность. И действовали без колебания и жалости. Рациональная жестокость.
Семем Семенович долго молчал, отвернувшись, взор его блуждал по океану, потом он повернул ко мне голову.
— А разве человечество никогда не убивало личность? Разве вы уж так любите непохожих на других? Разве один из людей — кажется, он был императором,— не сказал: «Мне не нужны гении, мне нужны верноподданные»?
— Его потомки стали фашистами.
— Человечество так же нетерпимо к несогласным и непохожим, как и харисяне.