Избранное

Эренбург Илья Григорьевич

Декабрь 1914

45. «Если б сегодня пророк пришел…»

Если б сегодня пророк пришел, Я забыл бы о трудной свободе, — Как некий сказочный волк, Я лизал бы его благодатные ноги. Но никто не хочет меня победить. Еще вспоминая, я плачу, Но молитвы — из книг, Слезы — негорячие. Утро пришло, не тушу свечу, Гляжу на нее и молчу. Сейчас запоет будильник, Заведенный к чему-то вчера. Пора! Пора! Пора! Готов, но еще усилье… Ты,

глядящая в море испытующим взглядом, Смотри — недвижен средь вод, Горит омраченный корабль, И матрос на мачте поет.

Декабрь 1914

46. «Атаки отбиты… победа…»

«Атаки отбиты… победа…» Маленькие, ровные слова. Над бедным усталым ковчегом Всё тех же ночей синева. Последние выси Покрыла вода. И дальше астральных чисел Никому не понять никогда. Но дикий ангел бросит сети В глухие воды и уснет. Он, засыпая, не приметит Какой-то праздный огонек. И будет волн разбег сердитый, Небесной степи синева. …Он может тихо спать, и ныне не затмится Тупая святость божества.

Декабрь 1914

47. ГОГОЛЬ

Неуклюжий иностранец, Он сидел в кофейне «Греко». Были ранние сумерки Римского лета, Ласточки реяли над серыми церквами. Завлекла его у ног мадонны Ангельская тягота и меч, А потом на Пьяцца Спанья запах розы… (Медные тритоны Не устанут извиваться и звенеть.) Вспомнил он поля и ночи, Колокольцев причитанье И туман Невы. Странный иностранец, Он просил кого-то (Вечер к тонкому стеклу приник): «От летучих, от ползучих и от прочих Охрани!» Сумрак, крылья распуская, Ласточек вспугнул. В маленькой кофейне двое Опечалились далекой синевой. …И тогда припал к его губам сладчайший, Самый хитрый, самый свой.

Январь 1915

48. МОИ СЛОВА

В час, когда далекая заря, Усмехаясь, тихо пенит Белые, безликие моря, — Маленький рождается младенец, А смеется, как старик. Посмеявшись, умирает, — это лучше! День за днем, и я привык К этим глазкам, к их пугающей воде И к тому, что руки, нет, не руки — ручки Отбиваются от близких бед. (Милый трупик, Забелит тебя рассветный снег!) Тоненький огарок знает, Как заря их крестит, крестит-отпевает. Встали и очнулись. Утро наконец. Одного еще качаю в люльке — Тоже не жилец…

Январь 1915

49. «Когда еще не совсем стемнело…»

Н. А. Милюковой

Когда еще не совсем стемнело, Зажигают на площади газовый рожок. Расплывается пламя белое Среди небесных песков. Если б знать, зачем он, никем не замеченный, Смотрит в сизую даль В час, когда влага весеннего вечера Еще не тронула теплый асфальт. О, не надо, не надо бессмертья! Слишком трудно думать о нем. Только

порадуйте бедное сердце Одним ответным огнем!

Январь 1915

50. «Люблю немецкий старый городок…»

Люблю немецкий старый городок — На площади липу, Маленькие окна с геранями, Над лавкой серебряный рог, И во всем этот легкий привкус Милой романтики. Летний дождик каплет. Люб мне бледно-красный цвет моркови На сером камне. За цветными стеклами клетчатая скатерть, И птица плачет о воле, О нежной, о давней. А в церкви никто не улыбнется, — Кому молиться? Зачем? И благочестивые уродцы Глядят со стен. Сторож тихо передвигает стулья. Каплет дождик. Уродцы уснули.

Январь 1915

51–61. ИЗ ЦИКЛА «РУЧНЫЕ ТЕНИ»

1. «Каторжница, и в минуты злобы…»

Е. Ш.

Каторжница, и в минуты злобы Губы темные на всё способны. От какой Сибири ты взяла эти скулы, Эту волю к разгрому, к распаду, к разгулу? Жизни твоей половодья, пороги И пожары далеких усобиц… Сколько раз этих щек провалы Синели от слез и от жалоб, А бровей исступленные крылья Распускались, сбирались и бились! Но господь обрел в этом пепле Живой огонь и глаза затеплил, Разъятые жалостью, дымом, гарью — Огромные, темные, карие.

Февраль 1915

2. «В маленькой клетке щебечет и мечется…»

М. Н.

В маленькой клетке щебечет и мечется, Что-то повторяет бесконечное. Войдешь — расспросы за расспросами, Хлопоты знакомые. Только как странно смотрят глаза раскосые, Зеленые глаза, обреченные. Боится, что наскучила, На минуту отходит в угол, Но если вы даже сделаете из птицы чучело, Как глаза ее будут глядеть испуганно…

Февраль 1915

3. «Твои манеры милой тетки…»

Н. А. Милюковой

Твои манеры милой тетки Из бледно-розовой гостиной, И голос медленный и кроткий, И на груди аквамарины. Но взор твой, ускользая праздно В тупой и безразличной лени, Таит все прихоти соблазна, Все смены прежних наслаждений. Как странно встретить у ребенка, В минуту тихого мечтанья, Какой-то след усмешки тонкой Непоправимого познанья!..

Январь 1912

4. «Были слоны из кипарисового дерева…»

Веры Инбер

Были слоны из кипарисового дерева, Из бронзы, из кости, еще из чего-то. Не помогли амулеты — маленькие слоны, Не помогли даже рифмы «Ленотра и смотра». Вижу вас — вечно новая шляпка И волосы ветра полны. Голос капризный, лукавый: «Где вы? Скажете еще! Неправда…» Не помогли амулеты. Испить вам дано Жизни думы и годы — Не хмельную печаль, не чужое вино, Только холодную воду.