Избранное
Шрифт:
— Вскипяти-ка нам чайку, — говорю я сторожу, — да не забудь хорошенько вымыть посуду и ложки. — И посылаю жене сказать, чтобы обед сготовила. В кои-то веки прибыли к нам два чиновника: надо уж принять их как подобает.
Один за другим входят крестьяне, здороваются, прижав руку к груди. Пригласишь их сесть — сядут, не пригласишь — на ногах останутся: так уж они воспитаны.
Только мы уселись за чай, чиновник из ветеринарного отдела возьми да и брякни:
— Вы что такие длиннющие волосы и бороды
Чиновник этот долговязый — что твоя жердь. Я так говорю не потому, что росту его завидую, а потому, что по горькому опыту знаю: такие вот, как он, — что в городе, что в деревне — все сплошь грубияны и нахалы. И этот тоже. Не умеет с людьми разговаривать. Если б умел, неужто при всем честном народе ляпнул бы такое?! Ты же человек с положением, эфенди. А перед тобой простой крестьянин. Уж если ты поставлен над нами, будь любезен, говори учтиво, чтобы людям была польза от твоих разговоров. А этот сразу набросился да еще козлами обзывает!
В комнате как холодным ветром подуло. Но все помалкивают. И я ни слова.
А чиновник не унимается:
— Хватит вам цепляться за старое. Вспомните, в каком веке мы живем. Люди уже на луну высадились. А мы все по земле ползаем. Из-за вашей дикости. Ну как вы можете поклоняться какому-то шуту гороховому?
Никто ему по-прежнему не перечит.
Тут уж он совсем закусил удила.
— Ваш Унджуоглу и есть шут гороховый. Чему он может вас научить, этот невежда?
Лучше б он не говорил этих слов. Любые другие, но не эти. Будто помоями нас окатил. Не выдержал один из моих односельчан, вскипел:
— Ты нашего Унджуоглу не задевай, эфенди! Говори, зачем приехать изволил, а нашего Унджуоглу не задевай.
И я стал умолять ветеринара-бея:
— Оставьте этот ненужный разговор. Дайте нам свои распоряжения, разъясните, как мы должны исполнять законы. Все, что велите, мы сделаем, все, что попросите, дадим. Только уезжайте подобру-поздорову. До беды дело не доводите.
— Мы приехали сюда, староста, сделать прививку крупному и мелкому рогатому скоту. В соседних деревнях имеются случаи заболевания ящуром и другими заразными болезнями.
— Спасибо вам, ветеринар-бей. Правительство не только о нас самих, но и о нашей скотине заботится. Да пошли ему Аллах больше пушек и ружей, больше силы и богатства! Сейчас прикажу оповестить всех, чтобы гнали сюда скот. — Все правильно я сказал. Хватит, мол, попусту болтать, пора приниматься за дело.
Не тут-то было. Завелись наши гости, не остановишь.
— Наш долг — оградить вас от дурного влияния. Вашего Унджуоглу мы знаем как облупленного. Осел ослом. Даже читать-писать толком не умеет. Как же можно следовать его наставлениям?
— Уж если на то пошло, — ввязался я, — то и сам великий пророк наш не умел ни читать, ни писать. Но ему
Слышу, возмущается Хаджи Шакир:
— Не больно-то языки распускайте. А то живо укоротим.
— Да как вы смеете грубить представителям власти?! — так и взвился ветеринар-бей. — Мы с вами по-хорошему, а вы? Ну да что с вас взять? Чурбаны — вот вы кто. Добра не понимаете. Дайте мне портфель, сейчас я составлю протокол.
Я все юлю:
— Зачем зря бумагу переводить? Лучше сделайте свои уколы.
Как об стенку горох, не слушают. Достали бумагу и ручку и ну катать свой протокол. Такого вранья понаписали, что мы просто очумели. А вот о том, что они сами говорили, — ни словечка.
— Не забудьте написать, что вы нашего Унджуоглу-эфенди обзывали ослом и невеждой, — не выдержал Хаджи Шакир.
— Не хватало еще, чтобы я марал бумагу этим поганым именем, — осадил его ветеринар-бей. — Будь он проклят, ваш Унджуоглу, мать его перемать.
Хаджи Шакир подскочил к нему, вырвал протокол и — на мелкие клочки.
Ветеринар схватил его за грудки и — хрясь по лицу!
Нехорошее дело получилось, очень нехорошее. Не знал он, что тут вся родня Шакирова собралась — и братья, и племянники. Неужто же уважающий себя человек такое поругание стерпит? Ты ему плюху, а он тебе сдачи. И пошло, закрутилось. Я уже столько лет староста, а рукоприкладством, упаси бог, не занимаюсь.
Тут Шакирова родня всем скопом на них набросилась. Скрутили и давай молотить кулаками. И тумаков, и пинков обоим надавали. Заодно и шоферу попало, самую малость. Врать я не люблю. Все лица в синяках и ссадинах, родная мать не узнает.
А я только кричу сзади:
— Отпустите их! Отпустите!
Какое там! Уж если стрела вылетела из лука — обратно в колчан не воротится.
Хорошо хоть оба ветеринара были парни крепкие, выдюжили, не померли.
Шакирова родня колотила их, пока не поостыла.
— Что было, то прошло, — говорю я обоим ветеринарам. — А теперь сделайте свои уколы.
Они и слушать не стали. Еще бы — после такой-то таски. До уколов ли тут?
Кинулись они к своему джипу, сели, поддали газку — счастливого вам пути, дорогие!
— Ну, ждите теперь беды, — предупредил я наших деревенских. — Так нам этого не спустят, вот увидите!
И точно! Через три дня являются в нашу деревню два жандарма с ружьями. Ну, думаю, сейчас нас всех загребут, за решетку упрячут.